"Намеренно".
"Честно говоря, на данный момент я должен иметь просто ключ".
"Нет, черт возьми". Я осторожно подхожу к нему, затем опускаюсь на табурет, потому что все болит слишком сильно, чтобы я мог стоять, не говоря уже о том, чтобы помочь ему. "Я бы пришел домой в дом, украшенный радужными конфетами".
"Для этого тебе пришлось бы вообще покинуть свой дом", - говорит он, бросая на меня взгляд.
Я отмахнулся от него.
Он ухмыляется.
"Что касается твоих подозрений", - говорит он, - "я соглашусь, что это не выходит за рамки возможного или моего существующего репертуара".
"Мне жаль твоих родителей".
"О, мне тоже. Да благословит их Бог. Они получают все драгоценности в своей небесной короне".
Я хмурюсь, наблюдая, как он выгружает контейнер за контейнером продуктов в мой холодильник. "Что это все такое?"
"Это то, что называется едой, Хейс. Она нужна тебе, чтобы оставаться в живых. Лечиться. Чувствовать себя хорошо. Ничего не напоминает?"
"Я ем", - ворчу я.
Он поднимает бровь, а затем возвращается к быстрому перемещению посуды с подноса в холодильник. "Протеиновые батончики с арахисовым маслом и Gatorade не являются полноценной едой".
"Я собирался сходить в магазин".
Мой холодильник, который действительно был практически пуст до этого, теперь заполнен. Я в недоумении смотрю на все контейнеры. "Это непристойно".
"Не смотри на меня", - говорит он. "Ну. Это не совсем так. Посмотри на меня за эти, эти и эти", - он указывает на ряд широких контейнеров Pyrex, - "Это я сделал, а остальное - ребята из покера, моя мама и несколько человек из команды, чьим кулинарным способностям я доверяю. Я начал записываться на еду, и эти блюда были предложены в кратчайшие сроки. Все они могут быть заморожены, когда ты определишь, что вы хочешь съесть в ближайшие несколько дней и что хочешь сохранить. Даже Линни что-то приготовила с маминой помощью. Она приготовила тебе твое одноименное блюдо..."
"Кладкака". Я смотрю, потеряв дар речи, как он поднимает крышку с торта, показывая то, что выглядит как богатый шоколадный торт.
"Почему она меня так называет?" хрипло спрашиваю я.
Оливер прочищает горло, избегая моего взгляда, пока он осматривает торт. "Перед тем, как ты пришел в первый раз, она переживала, что ты будешь ворчать на нее. Я заверил ее, что не будешь, сравнив тебя с кладкакой: твердый снаружи, но теплый и липкий внутри".
Осторожно он ставит крышку на место.
Мое сердце замирает. "Эти..." Я глотаю с трудом. "Люди приготовили для меня?"
Оливер закрывает за собой дверцу холодильника и внимательно смотрит на меня, как рентген на мою душу. "Конечно. Они любят тебя, Гэвин".
Он отталкивает холодильник, затем обходит остров. Осторожно, чтобы не задеть ни одну из моих пульсирующих конечностей, он делает шаг между моих раздвинутых бедер и касается моего лица. Я вздрагиваю, но он не вздрагивает. Его большие пальцы просто проводят по моим скулам. "Почему в это так трудно поверить?"
Я закрываю глаза.
Я так стараюсь быть сильным. Отстраниться. Чтобы сохранить жизненно важную дистанцию между нами. А Оливер так чертовски хорош в прорыве через нее. Я хочу склониться к его прикосновениям. Я хочу умолять его, чтобы он заставил меня почувствовать что-нибудь, кроме боли от мозга моих костей до того места, где, клянусь, я чувствую ее пульсацию в кончиках пальцев.
"Хм..." Осторожно он поднимает мой подбородок, осматривая меня. "Ты не побрился".
У меня не было достаточно твердой руки. Боль в спине такая острая, что моя рука дрожит, когда я пытаюсь. Но я не говорю ему об этом. Вместо этого я говорю: "Не было желания".
Он наклоняется немного ближе, прижимается носом к моим волосам. "Тебе тоже нужен душ".
Также, что не менее пугающе, когда у меня так сильно болели ноги и спина, я не был уверен, что смогу выдержать агонию, вызванную движением, необходимым для того, чтобы помыться. Я боялся, что потеряю сознание от этого и ударюсь головой.
Я пожимаю плечами, что, конечно же, чертовски больно.
"Хорошо, что я здесь", - говорит он.
Я поднимаю на него глаза. "Блядь. Нет".
Он улыбается, проводит руками по моим грязным волосам. Из меня вырывается стон. Черт, как же это приятно. "Ты уверен в этом?" - говорит он. "Я мог бы помыть тебе волосы. Побрить тебя. Сменить эти вонючие простыни на твоей кровати".
У меня вырывается стон, прежде чем я успеваю сдержать его и вместо этого сказать что-то резкое, холодное, что угодно, лишь бы оттолкнуть его.
"Представь себе", - говорит он, все еще массируя мою кожу головы. "Прохладные, хрустящие простыни. Твоя кожа пахнет мылом, а не потом. Никакой колючей шерсти на шее. Твои волосы влажные и чистые".