Выбрать главу

Анна. Но до тех пор, пока вы можете на этом наживаться, вам без разницы...

Маргарета. По-моему, нам пора перейти в гостиную.

Анна (вздыхает). Господи... Папа...

Эва. Было бы странно, если бы у меня не оказалось дырок в зубах после всей кока-колы, что я выпила в Америке.

Анна. Папа!

Хенрик. Что такое?

Анна. Ничего... Отчалила наконец. (Имеет в виду Маргарету, которая вышла в кухню.)

Эва. Десять негритят. Утопли... в кока-коле. Начинаешь от нее зависеть. Привыкаешь. (Берет стул, на котором сидела, ищет, куда его поставить.)

Анна (Хенрику). Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?

Хенрик. Все хорошо.

Эва (передвигает стул). Где стоит этот стул?

Анна. Нигде. Возник неизвестно откуда.

Хенрик (вставая). Зависеть от кофеина, да. Дай я возьму.

Анна. Но у тебя ужасно усталый вид... усталый и несчастный.

Эва. Вот именно. Мы целыми днями накачивались кофеином, чтобы взбодрить себя во время дискуссий. Я каждые три часа заглатывала по пять-шесть таблеток, не меньше, и, по-моему, мне помогало.

Хенрик. Так нельзя!

Анна. Говорю тебе, усталый и несчастный.

Эва. Ну, а что делать, что делать?

Маргарета (возвращается с большим подносом, начинает ставить на него посуду). О чем ты, дружок?

Эва. В Нью-Йорке спать невозможно, не получается. И по-американски начинаешь думать в два раза быстрее. Я думала там гораздо быстрее, чем здесь.

Анна. Ты же у нас такая способная.

Маргарета (Хенрику об остатках на столе). Может, доешь? Хочешь? (Пауза.) Хочешь?

Эва. Да, я очень способная.

Маргарета. Вы всегда были способными, обе.

Эва. В Америке люди вообще гораздо более нервные. Они не в состоянии сосредоточиться на чем-нибудь дольше трех минут.

Маргарета. Обе невероятно честолюбивые... И способные к... в особенности к языкам. Ты ведь говоришь на семи языках.

Эва. На семи? Английский, французский...

Маргарета. Немецкий, испанский...

Эва. ...датский, итальянский... И латынь, получается восемь.

Анна. Семь!

Эва. Но латинский язык — мертвый, на нем не говорят. Так что он не в счет.

Анна. Что ж... лишь бы ты была счастлива.

Эва. Мертвый язык... Хочешь доесть, папа?

Хенрик. Но остался всего один кусок.

Анна. Тогда я съем.

Эва. Я тоже хочу.

Хенрик. Спасибо.

Эва. Тогда съем я.

Анна. Кому же он все-таки достанется?

Маргарета. Поступим так, как когда вы были маленькими: одна делит, другая выбирает.

Анна. Да плевать мне... я просто из принципа.

Эва. Отдай его папе.

Маргарета. Сейчас увидите, как надо делить по справедливости — до миллиметра.

Анна. Если только я его не слопаю.

Эва. Да ешь на здоровье!

Хенрик. Нет, нет, я пошутил.

Анна. О Господи...

Маргарета. А вот я больше не хочу. Я совершенно сыта.

Анна. Да плевать мне на это с высокой горы.

Хенрик. Пусть себе лежит на тарелке.

Маргарета. А потом он съест его тайком, вот увидите.

Эва. Раз никто не хочет, то и я не хочу. (Берет наполненную пепельницу и, держа перед собой, проходит через комнату к столу у окна.) Церемонию торжественного открытия риксдага провел (медленно опорожняет пепельницу в корзину для бумаг у письменного стола) представитель партии зеленых.

Анна. Но ты, по-моему, не из их числа.

Маргарета. Который теперь час?

Эва. Не из числа зеленых?

Анна. Нет, не из числа счастливых. (Маргарете.) Ты пропустила «Час садовода»?

Эва. Это зависит от того, какой смысл ты в это вкладываешь.

Анна. Тот же, что и ты.

Эва (идет к окну возле письменного стола и выглядывает наружу). Мне нравится...

Анна. Я не спрашивала, что тебе нравится.

Эва. Разве не спрашивала?

Анна. Нет.

Эва. Но я счастлива... тем, что я делаю... когда решаю проблемы, чем труднее, тем интереснее, когда вношу какой-то порядок...