Эва. А ты не поняла?
Анна. Нет!
Эва. Ну и я тоже нет!
Маргарета. Ну, как ты теперь, дружок?
Анна. Что?
Маргарета. Я обращаюсь к тебе.
Анна. Ах, вот как.
Маргарета. Ну да. Ты же сказала, что плохо себя чувствуешь.
Анна. A-а. Нет. Вовсе нет. Quite honestly, I am in a sad state[18]. Несколько раз я чуть сознание не потеряла. Позвонила в больничную справочную, описала симптомы, мне сказали, что это напоминает синдром Мельеса.
Маргарета. Вот как? Странно.
Хенрик. Синдром Меньера.
Анна. Ничего странного. (Хенрику.) Я и тебе пыталась дозвониться, но никто не отвечал.
Эва. Но что это было?
Маргарета. Когда?
Хенрик. Где?
Эва. Это серьезно?
Анна. Когда я звонила? У меня что-то не то внутри уха. Я даже в медицинскую энциклопедию заглянула.
Хенрик. И ты потеряла сознание?
Анна. Кажется, да. Мне пришлось лечь. Йон до смерти перепугался, бегал вокруг меня, ухаживал за мной.
Хенрик. Если хочешь, я могу посмотреть твое ухо.
Маргарета. А не лучше ли тебе обследоваться?
Анна. Поживем, увидим. Если доживем.
Маргарета (беззаботно). Да, конечно... Ты так легко взвинчиваешь себя по пустякам.
Анна (со злостью). Хватит с меня твоих дерьмовых отговорок, они у меня вот где сидят!
Маргарета. Что?
Эва. Ну ты даешь!
Хенрик. Последи за своим языком, Анна! Последи за языком!
Анна. Она играет со мной в какую-то гнусную игру, а я больше играть не желаю!
Эва. God!
Хенрик. Что у тебя за выражения!
Анна. Скажи это ей!
Маргарета. Господи Боже... (Хенрику.) Теперь-то в чем дело?
Анна (агрессивно). Мне с самого рождения вдалбливали... будто у меня галлюцинации... будто я чувствую не то, что я чувствую, а что чувствует она... и я, черт возьми, пришла сюда не для того, чтобы выслушивать эти грязные инсинуации. А потому только, что ты каждый раз ноешь и пристаешь, а я думаю, может, мне все-таки удастся с папой поговорить... Он не лжет, он лгать не умеет, как бы ужасно все ни было, вернее, все и есть ужасно... Только потому я и прихожу сюда, и она это знает, и я знаю, что она не хочет, чтобы я приходила, а зовет только потому, что так положено, и тогда она чувствует себя человеком. И все это такой кошмар, а подается как сплошное удовольствие... И приходится все загонять внутрь, а снаружи чтобы все улыбалось. Но она, она... Она? Да я о матери, она названивает мне каждый вечер, как только мне удастся урвать минутку для себя самой и начать писать... И вот я сижу здесь... А зачем мы это делаем? Чего ради собираемся здесь? Ну да, я понимаю, Эва приходит, потому что положено поддерживать эдакие милые, снисходительные отношения с родителями... Ну, а папа здесь просто потому, что должен... иначе ей крышка... Но я-то здесь чего ради? Я провела здесь пятнадцать лет, хватит, хватит, и с лихвой.
Хенрик. Успокойся.
Анна. Зачем я тебе здесь нужна? Или ты хочешь меня к чему-нибудь принудить? Может, чтобы я как-то по-особому сидела и стала, наконец, человеком?
Хенрик. Не нервничай.
Анна. Я не прошу ни о каком понимании, фиг с ним, но я не хочу больше слышать о том, что я почти что спятила.
Хенрик. Да, да, да.
Анна. Она все врет. Она врала мне всю жизнь.
Маргарета (дружелюбно смягчая сказанное). Детка. (Встает, подходит к Анне, та отворачивается; садится рядом с Анной на диван, Анна отодвигается как можно дальше.) Анна, дорогая, ты неправильно поняла...
Анна (тихо). Извращенность какая-то.
Маргарета. Наоборот... это от любви, дорогое сердцу воспоминание... о том, как когда-то было.
Анна (все так же тихо). Чего она хочет?
Маргарета. Как ты реагировала, когда была маленькой... Это было так трогательно, во всех смыслах. (Просительно.) Анна, девочка моя, милая, дорогая!
Анна. Ясно, ясно.
Маргарета. Ребенком ты всегда так возбуждалась, ты была просто сама не своя, когда предстояли какие-нибудь события... Рождество, например...
Анна. Сейчас не Рождество.
Маргарета. Ты вся дрожала от ожидания. Я так и вижу, как ты стоишь в прихожей, а сердечко у тебя бьется, бьется.