Эва. А у меня фотографий нет.
Маргарета. Наверняка у тебя их полным-полно.
Эва. Ни одной.
Маргарета. А свадьба, путешествия, праздники?
Эва. Эти не в счет.
Маргарета. Не в счет?
Хенрик. Тогда я был дежурным врачом. Работал по шестнадцать часов в сутки. В Каролинской больнице, в отделении грудной хирургии.
Анна. В белом вине калорий, наверно, не очень много, правда?
Хенрик. Ни одного выходного дня.
Маргарета. В то время как раз и родилась Эва. Я была тогда так влюблена.
Хенрик. Даже в Страстную пятницу.
Эва. На сто граммов семьдесят девять калорий.
Маргарета. Тогда ты был таким обаятельным и веселым.
Эва. Красное полезней, чем белое.
Анна. Вот уж не думала.
Эва. Я тоже не знала.
Маргарета. Я влюбилась с первого взгляда. Меня точно молнией сразило, когда я тебя увидела.
Анна. А где вы познакомились?
Маргарета. Он был дерзким и в то же время пугливым.
Эва. И куда все это делось?
Маргарета. Я им восхищалась. Он учился на врача. Был умный. Ласковый. Веселый. В тебя тогда нетрудно было влюбиться. Очень даже легко. (Анне и Эве.) Он был из тех мужчин, какие нравятся женщинам.
Эва. L’homme à femme[24].
Маргарета. Но он редко бывал дома. Для семьи... для вас... времени у него не хватало... Но в ту пору все мужчины были такими.
Хенрик. Я работал иногда с семи утра до двенадцати ночи. Трудные дни для молодого дежурного врача. Рабочее время не нормировано. Я ходил как во сне.
Эва. И во сне женился.
Маргарета. В нем было много мальчишеского.
Эва. Вроде как у...
Анна. Как можно так говорить о человеке в его присутствии? Совсем охренели.
Эва. Папа!
Маргарета. Я говорю о том, каким он был. А не о Хенрике, который сидит здесь.
Хенрик. А что, разница так уж велика?
Эва. Que sera, sera[25].
Маргарета. Для меня — да. Велика.
Хенрик. Вот как...
Маргарета. Да.
Хенрик. Печально.
Маргарета. По-моему, тоже.
Анна. Это очень серьезно, черт возьми!
Маргарета. Он предоставлял мне одной управляться с домом. А я была молодой, жизнерадостной женщиной, которая ждала от жизни совсем другого... Конечно, несколько лет мы были счастливы... но потом, потом...
Анна. Что потом?
Маргарета. Потом... Жизнь никогда не бывает такой, как ты воображаешь и мечтаешь, пока молода и наивна.
Эва. Нет, всего в этой жизни не получить никогда.
Анна. Ну, так что же дальше, расскажи!
Эва. Что произошло?
Анна. Вот именно.
Хенрик. Ничего. Совершенно ничего.
Эва. Это уже становится интересным.
Хенрик. Уверяю вас, ничего.
Анна. Что все-таки произошло?
Хенрик. Просто так оно получилось.
Маргарета. Так вышло.
Эва. Que sera, sera...
Маргарета. Столько воды утекло с тех пор.
Анна. Точно!
Хенрик. Есть вещи, которые касаются только нас с Маргаретой и никого больше.
Маргарета. Что бы там ни было, все это кажется теперь почти нереальным.
Хенрик. И все же нам было неплохо. Лучше, чем многим другим.
Эва. Чему быть, того не миновать...
Анна. Нет, елки-палки, это касается не только вас. Все, что происходило, когда я была ребенком, касается меня, ведь я знаю, что была в это втянута, что меня использовали, и меня наизнанку выворачивает при мысли, что ничего уже не исправишь... А я тоже имею право думать, знать и жить.
Эва (сопровождая слова мимикой). Да, да, да, да, да, да!
Анна. У меня отняли свободу! Мне никогда не говорят правды, хотя она здесь, словно спрятанный труп! Чего удивляться, если мне кажется, будто все вокруг лгут. Потому что вы сожрали меня, прежде чем я успела что-нибудь почувствовать... Но я не дура. И голова у меня варит... и сердце тоже. Я не дура. И я хочу, чтобы мне вернули свободу.
Эва. Для тебя свобода в том, чтобы командовать.
Хенрик. Да нет же, нет... Никто не говорил, что ты дура.
Анна. Я хочу знать, что произошло. Я хочу знать, почему мне так чудовищно плохо. Я не хочу, чтобы мне мешали. Не хочу биться головой о стенку. Они deliberately[26] лишают меня свободы. Что произошло с папой?