Репетировали самое начало постановки. Саньо в роли художника рисовал картину. Нигмар старался установить такое освещение, чтобы выделить напряженную, но вдохновленную физиономию актера и подчеркнуть шедевральность его работы. Сочетать это у него не выходило.
- А если вот так? - в очередной раз решал Нигмар.
В труппе его не было слышно и видно. Когда Нигмар не работал, он рисовал. Это его картины взяли в качестве полотен Саньо. Изображения у Нигмара получались необычными, ему было все равно, что рисовать. Его больше всего занимала игра света на предметах, воде, стекле. У Нигмара было больше полусотни рисунков одной композиции: стакан с водой, роза и яблоко. Все они были выдержаны в разных цветовых гаммах, при разном освещении и производили на смотрящих фантасмагорическое ощущение.
Пока Нигмар маялся с освещением, костюмеры решали с костюмами. Актеры желали участвовать в подборе костюмов, но окончательно решал все Мухмур Аран.
Сейчас подбирали наряд для донны Илисты. Боцман даже отдал ей свою расшитую рубашку, в которой Илиста смотрелась до нельзя трогательной.
Саньо нашли лиловый беретик, и искали перо для завершения образа. Хэсс вертелся у костюмеров, копаясь в тряпках. Он захотел найти хороший черный платок, чтобы по-пиратски повязать на голову.
- Зачем тебе платок? - возмущался Рис.
- Представь себе выходит на сцену бритый поэт и что?
- Нормально, только стихи читай не сильно лиричные, - кривил губы Рис. - А платок тебе не дам, сам ищи.
Увлекательное рытье в тряпках захватило даже Страхолюда. Алила же нашла себе уморительные короткие штанишки с дыркой на бедре.
- Это когда мы из пустыни будем выбираться, - заявила она. Мухмур одобрил выбор.
- Нашел! - завопил Тьямин.
- Что? - повернулись головы в его сторону.
- Смотрите, - Тьямин держал в руках шикарный комплект нижнего белья с кружевами.
- Положи на место, балбес, - закричал Аран. - Это же для "Возлюбленных сердец". Знаешь, сколько он стоит?
- А кто его одевает? - потребовал ответа Тьямин. - Донна Илиста? Так ей вроде будет мал.
- Нахал, - улыбнулась Илиста. - Это тряпки Солнечного.
- Саньо? - не поверил Тьямин. - А зачем?
- Классику знать надо, - не желая вдаваться в объяснения, улыбнулся Дикарь.
- Тогда я с вами не расстанусь, пока все постановки не посмотрю, - серьезно пообещал Тьямин.
- Ну, тогда тебе придется жить две сотни лет, - Алила потрепала Тьямина по щеке.
- Да ну, - не поверил Тьямин.
Пока актеры разбирались с нарядами, Альтарен и Сесуалий пытались творчески подойди к описанию будущей постановки "Любовь на перекрестье".
Альтарен работал в амплуа хвалебщика, а вот Сесуалий - критика.
Сесуалий - темная личность. По внешности более, чем за пятьдесят, с залысинами, начесывает волосы с боков, пытаясь прикрыть лысинку. В связи с его чрезмерной любовью к спиртному, запах изо рта, пот, некоторая обрюзглость. Сесуалий страшно боится потерять работу, но ничего не делает, чтобы удержаться на ней. Его опусы не лишены таланта. Ведь надо уметь так покритиковать, чтобы люди захотели сходить посмотреть постановку. С другой стороны, Сесуалий оптимист, любит рассказывать анекдоты, когда достаточно трезв. Вся труппа уже знает о его мифической матери, к которой он хочет переехать на постоянное место жительство, накопив побольше денег. Артисты любят Сесуалия, он умеет слушать и в его карманах всегда есть что-нибудь сладенькое. Сесуалий много путешествовал в молодости, и в этой поездке он часто вспоминал прошлые годы.
Альтарен выглядит намного моложе своего партнера. Он поехал в столь длительное путешествие во второй раз в своей жизни. Обычно он работал в городе. Можно сказать, что Альтарен воплощение настоящего газетчика: вечно собранный, застегнутый на все пуговицы, пахнет цветочной водой, и из эпатажа носит черный шелковый платок, расшитый серебренной нитью. Альтарен очень трезво смотрит на жизнь, его серьезность граничит с глубоким пессимизмом.
До этой поездки они шапочно знали друг друга. Сейчас же им пришлось подружиться, или по крайне мере стать партнерами. Альтарен с брезгливой жалостью относится к Сесуалию, тот же кажется не замечает этого.
Альтарен уже читал постановку, слышал высказывания Одольфо, донны Илисты и Мухмура Арана. Поглядывая на суетившихся и визжащих актеров, Альтарен писал своей положительный отзыв на постановку. Через плечо ему дышал в ухо Сесуалий, вчитываясь и думая, как преобразовать написанное Альтареном в нечто завлекательно негативное.
На бумаге у Альтарена выходило: "Постановка великого Мухмура Арана по тексту, написанному вдохновенным гением несравненного Одольфо...".
Рука Сесуалия выводила нечто противоположное: "Несомненно великий, но давно не радовавший публику Мухмур Аран согласно своему возрасту взялся ставить творение Одольфо в эпическом стиле...".
Альтарен продолжал: "Учитывая высоко художественную ценность тех идей, которые воплотил в своей постановке Мухмур Аран, сыграть их может только такой блистательный дуэт, как Илиста и Саньо".
Сесуалий опротестовывал: "В сцене любовных утех Саньо будет пылать от страсти так, что любая женщина захочет оказаться на месте его возлюбленной. Одольфо стремился к максимальному правдоподобию. Его герои показывают любовь настолько расковано, что я спрашиваю, а что между ними?".
Альтарен писал: "Конфликт отцов и детей в постановке принимает необычные формы. Сын главного героя считает, что отец должен его принять с любой ориентацией".
Сесуалий исправлял: "Что можно сказать о человеке, который не уделял своему сыну достаточно внимания. Его ребенок пустился во все тяжкие: не желает работать, спит с мужчинами, и не исключено, что курит опиум".
Альтарен задумался над фразой: "Отправлять на войну женщин не этично".
Сесуалий перековеркал: "Какие пришли времена? В войнах нас защищают женщины. Что случилось с мужчинами? Они рисуют картины. Позор! Еще раз позор на наши головы!".
Позже эти творения читал Инрих и Хэсс.
- Я бы пошел на эту постановку, - решил, наконец, Хэсс.
- Почему?
- Инрих, в этом опусе настолько хорошо поливают грязью всё и вся, что возникает интерес посмотреть нечто такое, - высказался Хэсс.
- Молодец, Сесуалий. Сегодня он в особом ударе, - похвалил Инрих.
- Я так понимаю, что это для обычной публики, а это для тонких натур, - Хэсс потыкал пальцем в читаные ранее сентенции.
- Где-то, - не стал отрицать Инрих. - Это своего рода зацепки для всех. Нам надо охватить все слои населения. Такие простые, как ты, чего хотят? Они хотят скандала, остренького. Это и дает им Сесуалий. Здесь главное не перегнуть палку. Надо написать так, чтобы людям захотелось пойти и им понравилось. То, что нам нравится, мы не склонны принижать, мы склонны это восхвалять. Тем самым мы поднимаем себя.
- Как же тогда Сесуалий?
- Здесь вступает в силу творение Альтарена. Люди говорят его словами, и заканчивают, что Сесуалий просто позавидовал столь великому, он не способен оценить это свои скудным умишком. Опять же зритель прав.
Хэсс улыбнулся столь интересной психологической уловке.
- Это вы придумали, Инрих?
- Да, что ты? - с ужасом посмотрел на него директор. - Это известно уже веками.
- А для другой публики как?
- Примерно также. Если общее мнение за нас, то будут слушать Альтарена, а не Сесуалия. Тонко можно заметить, что Сесуалий немного перегнул с критикой.
- Инрих, а кому вы больше платите, если не секрет? - спросил любопытный Хэсс.
- Ха-ха-ха, - повеселился директор, но на вопрос не ответил. - Сам как думаешь?
- Сесуалию? У него тяжелая работа, - предположил Хэсс.
- А у Альтарена? Быть вечно положительным? - поддел его Инрих, но на вопрос так и не ответил. - Попробуй расколоть Недая, - предложил Инрих.