Когда они возвращаются, на кухне обнаруживаются Шми и Клигг. Оба выглядят значительно лучше — Шми суетится, ставя на стол две новые тарелки и чуть ли не провожая Оби-Вана и Энакина к их местам рядом друг с другом, а Клигг молчит и улыбается, дожидаясь, когда все соберутся за столом.
— Вот и все в сборе, — подводит итог Шми, когда убеждается, что голодным никто не останется, и садится на своё место.
Энакин мысленно усмехается на это. Шми всеми правдами и неправдами пытается создать из двух семей одну единую дружную семью, словно не понимая, что она — единственное связующее звено между Энакином и Ларсами. Конечно, Скайуокера никогда не били, не пытались унизить и открыто не гнали из дома — по двум простым причинам: Клигг мужик простой и неконфликтный и до невозможности сильно любит Шми, не желая становиться стеной преткновения между ней и её ребёнком, а Энакин, даже обладая исключительной остротой языка, с малых лет умеет оплачивать по счетам. Один лишь этот деловой подход и объединяет его с отчимом: Клигг подарил свободу, а Энакин предпочёл воспользоваться ею в полной мере, отдав долг своей стоимостью в кредитах, а не работой на пресловутой ферме. Потому что ферма — то же рабство, хоть и под более благовидной оболочкой, а быть рабом Энакин Скайуокер больше не намерен. По собственным расчётам он должен расплатиться к началу следующего стандартного года.
Энакин предпочитает не становиться для матери мёртвым грузом, тянущим прочь от новой семьи. Энакин — одиночка, чей единственный дом — «Разрушительный», и сколь бы нелестные слова ему ни приходилось слышать в адрес корабля, он для него и семья, и единственный компаньон. И как бы он ни любил мать всем своим сердцем заядлого хулигана и ни скучал по ней, равно как и она по нему, одной семьёй они не были с того самого дня, как Шми вышла замуж.
Но сейчас, в этот момент ему немного легче. Легче от того, что рядом, под боком, такой же неприкаянный Кеноби. Мнётся вон, смущается, как школьник, оказавшийся за чужим столом на семейном ужине. Сейчас они вместе, заодно, а о том, что будет после, когда он доставит Оби-Вана на Корусант, Энакин предпочитает не думать.
— Я хотел бы выразить благодарность за спасение моей дорогой Шми, — начинает Ларс-старший, — тебе, Энакин, и вам, мистер… Эм?..
— Мастер, — уже привычно поправляет Оби-Ван. — Мастер Кеноби. И это не стоит благодарности.
— Оби-Ван Кеноби? — осторожно уточняет Клигг и роняет из рук вилку, видя в глазах молодого мужчины немой вопрос.
Оби-Ван Кеноби. Имя придумалось совершенно случайным образом, в качестве фамилии взяли наиболее распространённый вариант — на случай, если кому-то захочется поискать родственников ребёнка-аномалии, брошенного под дверьми приюта на другой стороне Стьюджона. Как будто речь шла о котёнке.
— Мы совершаем ошибку, Клигг, — едва сдерживала рыдания жена, прижимая к груди шестимесячного Оуэна, пока Ларс решительно собирал вещи в поездку.
— В таком случае, ты считаешь правильным рисковать нашим младшим ребёнком? Рисковать репутацией семьи? Люди вокруг не слепые, рано или поздно слухи пойдут и среди соседей: «Сын Ларсов — колдун!» Ты же видела всё своими глазами! Предметы, летающие по детской, качающаяся сама по себе кроватка Оуэна, а дальше что?
Она на это промолчала и отошла с малышом к окну, скрывая слёзы. Не стала спорить или хоть как-то противоречить, давая своё молчаливое согласие.
Первую половину дороги на Клигга так и сыпались детские вопросы. «Куда мы едем? Почему мамочка не с нами?» А потом Бен вдруг затих, совсем несвойственным для ребёнка взглядом светлых глаз уставившись куда-то перед собой.
— Ты оставишь меня там, да? — нарушивший тишину вопрос заставил Клигга похолодеть.
— Бен Ларс, — тихо произносит фермер, глядя куда-то в сторону. — Твоё имя — Бен Ларс. Джедаи забрали тебя со Стьюджона, когда тебе было три года.
— Меня забрали из местного детского дома, если быть точным, — Оби-Ван смотрит на этого чужого, незнакомого мужчину с некоторым недоверием. Тем самым взглядом, каким обычно смотрят на взрослых маленькие дети. Но чем дольше это длится, тем более осознанным и вместе с тем пугающим он становится. Вопрос-обвинение рассекает тишину подобно удару хлыста: — Это вы оставили меня там?
— Я… Что я ещё мог сделать, Бен? Твои способности выходили за грань моего понимания, — Клигг вглядывается в лицо тридцатидвухлетнего мужчины, сидящего — так получилось — прямо напротив, и всё больше угадывает в нём черты маленького золотоволосого мальчика — Бена, своего сына. — Ты думаешь, я не винил себя?
— Я ничего не думаю, мистер Ларс.
Оби-Ван отворачивает голову и видит перед собой взволнованное лицо Энакина. В этот момент ему хочется взять этого мальчишку и увезти отсюда, с этой песчаной помойки, с этой гребаной фермы прочь. Сразу же вспоминаются слова Шми. «Мы стараемся этого не афишировать, здесь, на Татуине, люди полны предрассудков». Скайуокер — такой же, как и он. Он не станет здесь, на родной планете, своим, так же как и на Нал-Хатте, где сразу же, в первую встречу так бросился в глаза. Такие, как они, попросту не бывают нигде «своими», это своеобразная плата за Силу.
— Дорогой, что это значит?! — слышится обеспокоенный голос Шми.
— Бен — мой сын — он с детства был не такой, как все. И когда появился Оуэн, мы с женой начали замечать некоторые странности, которые попросту не поддавались объяснениям и оттого пугали…
Шми, прижимая ладони к губам, обращает взор больших печальных глаз на превратившегося в камень Оби-Вана. Его единственное детское воспоминание до Ордена — это плачущий малыш, которого он, желая как-то утешить, развлекает летающими по воздуху игрушками, хотя мама и папа запретили ему так делать. Но малыш пытается поймать их и несмело улыбается. А потом приходит папа… и игрушки падают на пол, когда его большая сильная рука хватает маленького Бена за одежду и отволакивает в его комнату. Папа не бьет его и не кричит. Он напуган, Бен чувствует это и не понимает, почему.
— Мы… Точнее, я… не нашёл другого выхода, кроме как оставить его в приюте. Его мать просто смирилась с этим, как мне казалось, но спустя полгода её не стало — после вторых родов у нее была длительная депрессия, а когда Бена рядом с нами не стало, она совсем угасла. А я… Я просто сбежал, как трус, на другую планету, в надежде забыть это, — Ларс прерывает свою исповедь, налив полную стопку «Хаттской» и опрокинув в горло чуть дрожащей рукой. — Это я уже позже узнал про Силу, про джедаев этих всяких, с мальцом вон твоим познакомился, — он обращается к Шми, кивнув в сторону Энакина. — Но что сделано — не вернуть уже. Я никогда во всю эту Силу не верил, но всё просил её о возможности хоть раз ещё сына увидеть. Хоть в глаза взглянуть, прощения попросить.
— Я не злюсь, — тихо, но уверенно заявляет Кеноби. — Я благодарен вам. Меня забрали в Орден, где я научился совладать со своими способностями, направлять их в нужное русло, я повидал множество планет, спас множество жизней… Я думаю, моя нынешняя жизнь куда лучше жизни татуинского фермера, которая мне была уготована. Ну или стьюджонского, невелика разница. Так что спасибо. И… вам спасибо за ужин, миссис Ларс.
Он встаёт из-за стола и выходит прочь с кухни, но перед тем, как покинуть дом, успевает услышать полный возмущения выкрик Оуэна:
— То есть, всё это время у меня был брат, которого ты просто оставил в детдоме, потому что боялся его, и я ничего об этом не знал?! Какой ты отец после этого?..
Энакин выбегает следом и обнаруживает Кеноби мирно наблюдающим предзакатное небо, в эти часы особенно ярко освещаемое двумя солнцами.
— Я испугался, что ты совсем ушёл, — жалобным голосом, так непохожим на его обычные уверенные нотки, сознаётся Энакин, получая в ответ тихий смех.
— У нас на борту беглый преступник, и нам ещё лететь вместе на Корусант, забыл? И потом, я ведь даже не заплатил за…
— Да и не стоит, — прерывает Оби-Вана Энакин, размашистым жестом ладони прочерчивая воздух. — Ты спас мою мать и мою собственную шкуру из пекла заодно. Этого достаточно.