Я на секунду задумалась, не планировал ли он сегодня вечером пойти на свидание, и поэтому он спросил, останусь ли я поблизости.
Если только он не собирался делиться своей пиццей…
Нет, это тоже не было похоже на него.
Ну ладно, если он хотел поесть со мной, круто. Если нет, я могла бы посмотреть фильм. У меня была новая книга. Я могла бы позвонить Юки, чтобы проверить ее. Или моей тёте.
Но сорок пять минут спустя Роудс так и не вернулся, а пицца уже пережаривалась в остывающей духовке.
Я полагаю, что могла бы просто порезать ее, положить на тарелку и съесть?
Я как раз начала резать одну из них ножом для мяса, потому что у меня не было ножа для пиццы, когда в дверь снова постучали, и прежде чем я успела ответить, она со скрипом открылась, и я услышала:
— Ангел?
Господи, я не понимала этого человека и то, как он иногда коверкал мое имя.
— Да?
— Пицца готова?
— Ага! Хочешь, я принесу твою? — крикнула я.
— Принеси обе.
Он хотел поесть вместе?
— Хорошо! — крикнула я.
Дверь закрылась, и я закончила нарезать оба величайших шедевра, сложила их на тарелки и обернула несколькими вощанками, которые Юки случайно прислала на мой почтовый ящик. Потом я пошла вниз.
Мне удалось сделать два шага наружу, прежде чем я остановилась.
Между квартирой в гараже и главным домом стояла изящная палатка.
Рядом стояли два походных стула с фонарем между ними. Роудс сидел в одном из них. На другом лежал небольшой сверток.
— Это не Ганнисон, но и здесь мы не можем разводить огонь, потому что запрет действует по всему штату, — сказал он, вставая.
Что-то под моей грудью шевельнулось.
— Я искал твою палатку в гараже и в твоей машине, но ее там не было. Если ты хочешь принести её, мы можем поставить её за минуту. Но у меня на двоих. — Он внезапно перестал говорить это и наклонился вперед, щурясь на меня в темноте. — Ты плачешь?
Я попыталась откашляться и согласилась с правдой.
— Я собираюсь.
— Почему? — тихо спросил он с удивлением.
Эта штука в моей груди пошевелилась еще немного, скользнув ужасно близко к моему сердцу, и я попыталась заставить ее остановиться.
Она не слушалась.
Он разбил палатку.
Расставил стулья.
Чтобы я могла пойти в поход.
Я сжала губы, говоря себе: не делай этого. Не делай этого. Не делай этого, Ора.
Мне лучше не плакать. Мне лучше не плакать.
Я даже откашлялась.
Но это не имело значения.
Я заплакала. Эти крошечные, жалкие струйки, которые беззвучно вытекали из меня, и удушье пропало. Я не издавала ни звука, но слезы продолжали течь из моих глаз. Я бы никогда не могла подумать, что из-за акта доброты у меня появятся слезы радости. Такого уже не было миллион лет.
Роудс встревожился, и я попыталась сказать: «Я в порядке», но у меня ничего не вышло.
Совсем не вышло. Потому что я старалась не плакать ещё сильнее.
— Бадди? — осторожно сказал Роудс, его тон был обеспокоенным.
Я сжала губы.
Он сделал ещё один шаг вперед, потом ещё один, а затем я сделала то же самое.
Я направилась прямо к нему, все еще сжимая губы, все еще цепляясь за свою маленькую гордость.
И когда он остановился примерно в футе или двух от меня, я поставила тарелки на землю и продолжила движение. Прямо к нему. Моя щека проникла в пространство между его плечом и ключицей, обхватывая обеими руками его талию, как будто я имела на это право. Как будто он хотел бы, чтобы оно у меня было.
Как будто я ему нравилась, и это было нормально.
Но он не оттолкнул мои руки, когда они были там. Практически полностью прижатая к нему, я не прям плакала-плакала, но слёзы попадали на его рубашку.
— Это самое лучшее, что кто-либо когда-либо делал для меня, — прошептала я ему в грудь, фыркнув.
То, что должно было быть его рукой, приземлилось прямо в центр моей спины.
— Прости, — почти прошептала я, прежде чем попытаться взять себя в руки и попытаться сделать шаг назад, но не смогла. Потому что рука, прикрывающая лямку лифчика, не позволила мне. — Я не хочу хандрить или плакать возле тебя. Я не хочу доставлять тебе неудобства.
Другая рука опустилась мне на спину, прямо над полосой джинсов.
И я перестала пытаться отойти.
— Ты не заставляешь меня чувствовать себя некомфортно. Я не возражаю, — сказал он таким нежным голосом, каким я его никогда не слышала.
Он обнимал меня в ответ.
Он обнимал меня в ответ.
И, черт возьми, я этого хотела. Так что я сильнее обняла этого мужчину, мои руки опустились на его талию. Он был теплым, и его тело было твердым.