— Ты солгала нам?
— Я не лгала вам! — прошептала я. — Я просто… не рассказала. Что я должна была сказать? «Привет, незнакомцы, знаете что? Я потратила впустую четырнадцать лет своей жизни с одним из самых известных людей в стране? Я написала всю его музыку и позволила ему присвоить всё себе, потому что я была глупа и наивна? Он бросил меня, потому что его мама не считала меня достаточно хорошей? Потому что он недостаточно любил меня?»
Этот знакомый стыд, казалось, сжал мою грудь.
Краем глаза я заметила, что Симона и Артур начали медленно уходить со словами «извините», о которых я не особо заботилась, чтобы принять во внимание.
— Ты написала его музыку? — искренне прошептал Ам тем же голосом, которого я не слышала с тех пор, как мы впервые встретились, а его отец разоблачил его план. — И не сказала мне?
— Да, Ам, это так. Вот почему они платили мне. Я сказала вам двоим, что получила деньги от нашего разрыва. Я просто никогда не говорила ни одному из вас его имени… Мне было неловко.
Подросток стиснул зубы. — Думаешь, мы не заслужили знать?
Я взглянула на Роудса и почувствовала, как бьется мое сердце на шее и лице.
— Я собиралась рассказать вам в какой-то момент, но просто… я хотела, чтобы вы полюбили меня за меня. За то, кто я есть.
Он медленно покачал головой, сдвинув брови. — Ты не подумала, что это важно, что ты вышла замуж за какого-то богатого знаменитого парня? Что ты заставила нас думать, что ты какая-то грустная разведенная женщина, которой пришлось начинать все сначала?
Злость и боль вдруг ударили меня прямо в грудь.
— Мне было грустно, и я была технически разведена. Он называл меня своей женой наедине. В кругу очень близких друзей. Он не женился на мне официально, потому что это испортило бы его имидж. Потому что одинокие мужчины продают больше пластинок, чем женатые. А у меня ничего не было. Деньги для меня ни хрена не значат. Я не тратила их ни на что, кроме как на рождественские подарки для вас и немного денег тут и там, которые я потратила на вещи для других людей. И мне действительно пришлось начать все сначала, как я уже говорила тебе. Он пришел домой, сказал, что все кончено, а на следующий день его адвокат прислал мне уведомление о том, что я должна покинуть дом. Все было под его именем. Мне пришлось переехать к Юки на месяц, прежде чем у меня хватило сил вернуться во Флориду, — объяснила я, качая головой. — Все, с чем я ушла, было тем же самым, что я взяла отсюда.
Роудс поднял голову к небу и покачал ею. Он был зол. Что, нормально, если бы он встречался с… Юки, я хотела бы знать. Но я не лгала. И я просто пыталась защитить то немногое, что у меня осталось. Это было так неправильно?
— Ты написала ту футбольную песню, не так ли? — спросил Амос тем тихим голосом, от которого мне словно ударили в грудь.
У меня упало сердце, но я кивнула ему.
Его ноздри раздулись, а щеки порозовели еще больше. — Ты сказала мне, что мои песни хороши.
Что?
— Потому что это так, Ам!
Мой друг-подросток посмотрел вниз, и его губы сжались так сильно, что побелели.
— Я не лгу, — настаивала я. — Они хороши. Ты знал о Юки. Я сказала тебе, что написала то, что люди потом записали. Я пыталась намекнуть на это. Но я просто не хотела, чтобы ты нервничал, поэтому я…
Не глядя ни на меня, ни на отца, Амос развернулся, пошел к машине и сел на пассажирское сиденье.
Мое сердце бешено колотилось, и я заставила себя взглянуть на Роудса.
— Прости… — начала было я, прежде чем он встретился со мной взглядом, челюсть твёрдо сжата.
Он моргнул. — Сколько денег он тебе дал?
— Десять миллионов.
Он вздрогнул.
— Я же говорила тебе, что у меня есть сбережения, — слабо напомнила я ему.
Одна из этих больших рук поднялась, и он почесал голову через вязаную шапку, которую надел. Он не сказал ни слова.
— Роудс…
Он даже не посмотрел на меня, когда повернулся и сел в машину.
Черт.
Я тяжело сглотнула. Винить было некого, кроме меня самой, и я чертовски хорошо это знала. Но если бы я могла просто объяснить. Я просто не называла им имя Кадена и не сказала конкретно, сколько песен я написала… по крайней мере, для кого. Я намекала. Я никогда не лгала. Было ли настолько неправильно то, что я не хотела признавать, что не писала ничего нового уже целую вечность? Я даже не беспокоилась об этом больше. Я не думала об этом.
Нам просто нужно было немного времени. Как только они перестанут злиться, я смогу объяснить все заново. С начала. Все.
Это было бы хорошо.
Они любили меня, и я любила их.
Но даже наличие плана не помогло, когда ни один из них не сказал ничего ни мне, ни друг другу за всю дорогу обратно в Пагосу.