Я знала, кто это был. Не было такого длинного списка людей, которые пришли бы искать меня.
Но когда я подошла к двери, на террасе никого не было. У моей машины было два человека. У меня появилась привычка никогда больше не запирать машину, если я не была в магазине. Багажник был открыт, и я не могла видеть их голов, но могла видеть тела.
— Что вы делаете? — крикнула я, спускаясь по ступенькам, и мой желудок скрутило от всех веских причин, по которым они там копались. И, возможно, немного от удивления.
Первым двинулся Роудс, руки уперлись прямо в бедра, когда он посмотрел на меня. Весь с этими широкими плечами и полной грудью. Большой и внушительный, больше похожий на супергероя, чем на обычного мужчину. Он все еще был в рабочей форме. Его зимняя рабочая куртка была расстегнута, шапка надвинута на лицо, и он хмурился.
— Собираю твои вещи, — ответил он.
Я остановилась.
Амос передвинулся и встал рядом с отцом. Он был в мешковатой толстовке с капюшоном и скрестил руки на груди точно так же, как мужчина рядом с ним. — Ты должна вернуться.
— Вернуться? — повторила я так, будто никогда раньше не слышала этого слова.
— Домой, — сказали они одновременно.
Одно это слово показалось мне ударом Супермена в самую душу, и они, должно быть, тоже это поняли, потому что выражение лица Роудса сменилось на его суровое, его сверхсерьезное лицо.
— Домой, — он сделал паузу, — с нами.
С ними.
Эта широкая грудь, в которой я раз за разом находила утешение, снова поднялась со вздохом, его плечи при этом опустились, и он кивал — себе, мне, не знаю кому, — наблюдая за мной этими невероятными серыми глазами.
— Куда, по-твоему, ты собираешься?
Что?
— Собираюсь? Я здесь…?
Он как будто не слышал моего ответа, потому что его хмурый взгляд никуда не делся, а морщины на лбу углубились, когда он медленно, решительно сказал:
— Ты не уйдешь.
Они думали, что я ухожу?
Мой бедный мозг не мог понять, потому что повторял их слова, так как они не имели смысла. Ничего из этого — ничего из этого, даже их присутствие здесь — не имело никакого смысла.
— У тебя была собрана сумка, — присоединился к разговору Амос, на секунду взглянув на своего отца, прежде чем снова сфокусироваться на мне. Казалось, он с чем-то боролся, потому что глубоко вздохнул, а затем сказал: — Мы… мы думали, что ты солгала. Мы просто немного разозлились, Ора. Мы не хотим, чтобы ты уходила.
Они действительно думали, что я ухожу от них? Навсегда? Я же схватила только свою маленькую сумку.
И тогда я заметила, что Роудс спрятал под мышкой. Что-то ярко-оранжевое.
Моя куртка.
Моя куртка была с ним.
Внезапно мои ноги подкосились, и единственное, что мой мозг смог обработать, это то, что мне нужно сесть, и мне нужно сесть прямо сейчас. Это то, что я сделала. Я плюхнулась на землю и просто смотрела на них, снег моментально намочил мою задницу.
Глаза Роудса сузились. — Ты не можешь убегать, когда мы ссоримся.
— Убегать? — Я выдавила из себя удивление и, честно говоря, более чем вероятное изумление.
— Я должен был поговорить с тобой прошлой ночью, но… — Челюсть Роудса сжалась, и я могла видеть, как его горло подпрыгивает, он стоял, широко расставив ноги. — Я буду работать над этим с этого момента. Я поговорю с тобой, даже если я злюсь. Но ты не можешь исчезнуть. Ты не можешь уйти.
— Я не уйду, — сказала я им шепотом, ошеломлённая.
— Да, это так, — согласился он, и я поклялась, что вся моя жизнь изменилась.
Затем я вспомнила, что, черт возьми, привело нас к этому моменту, и сосредоточилась.
— Я написала тебе, а ты мне не ответил, — обвинила я.
Выражение его лица стало забавным.
— Я был зол. В следующий раз я отвечу тебе в любом случае.
В следующий раз.
Он только что сказал, что в следующий раз.
Они были здесь. Из-за меня.
Меня не было час… и они были здесь. Разозлённые и обиженные. Я почувствовала, как моя нижняя губа начала дрожать, в то время как в носу начало покалывать. И всё, что я могла сделать, это просто смотреть на них. Мои слова были потеряны, погребены под приливной волной любви, наполнявшей моё сердце в этот момент.
Может быть, из-за моей нехватки слов Роудс сделал шаг вперед, всё ещё сдвинув брови, и его властный голос был самым грубым, что я когда-либо слышала.
— Аврора…
— Прости, Ора, — пробормотал Амос, перебивая отца. — Я был зол, что ты помогала мне с моими дерьмовыми песнями…
— Твои песни не дерьмовые, — удалось слабо сказать мне, в основном потому, что вся моя энергия была направлена на то, чтобы не заплакать.