Они наконец нашли ее.
Моя мама, которая любила меня всем сердцем, которая не была идеальной, но всегда давала понять, что быть идеальной — переоценено. Женщина, которая научила меня тому, что радость бывает разных форм, размеров и видов. Та самая женщина, которая изо всех сил боролась с невидимой болезнью (прим. болезнь, которая не проявляет внешне видимых признаков или симптомов. У людей с невидимой болезнью могут быть такие симптомы, как боль, усталость, головокружение, слабость или психические расстройства) дольше, чем я когда-либо знала.
Они нашли ее. После всех этих лет. После всего….
Воспоминание о моменте двадцатилетней давности, когда я поняла, что она меня не заберёт от Клары, толкнуло меня прямо в самый центр моего существования. Я плакала. Кричала. Я выла в горле, и моя душа была разбита. Мам, мам, мам, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись…
— Теперь ты можешь захоронить ее, — прошептал он прямо перед тем, как громкий плачущий крик заглушился его рубашкой. — Я знаю, милая, я знаю.
Я плакала. Из самой глубины моего тела я вытащила слезы. За все, что я потеряла, за все, что потеряла она, но также в некотором роде от облегчения, что ей больше не придется быть одной. И, может быть, потому, что мне больше не нужно было быть одной.
...❃.•.•.
Через несколько часов я проснулась на диване в гостиной. Мои глаза казались опухшими и раздражёнными, при этом покалывали, когда я щурилась. Моя голова была на коленях Роудса. Его — откинута на спинку. Одна его рука была на моих ребрах, а другая на затылке.
Мое горло тоже болело, поняла я, всхлипывая. Телевизор все еще тихо работал, показывая какой-то рекламный ролик. Но я сосредоточилась на кресле, в котором находился вырубившийся мальчик. Тот самый, который не отходил от меня с тех пор, как Роудс сообщил новости. С тех пор, как позвонили из офиса коронера, и слова женщины залетели в одно ухо и вылетели из другого, потому что в моей голове стоял звон.
И это заставило меня снова всхлипнуть.
Я всегда ощущала, что так много потеряла. Я знала, что нет человека, прожившего жизнь, при этом не потеряв что-то, а иногда всё. Но тогда это знание не принесло мне утешения.
Потому что её всё ещё не было.
Я никогда, никогда больше не увижу её.
Но, по крайней мере, я это знала, пыталась вразумить себя не в первый раз. По крайней мере, я это знала теперь. Не всё из этого, но больше, чем я когда-либо ожидала. Огромная часть меня всё ещё не могла в это поверить.
Теперь это казалось таким окончательным, её потеря.
Почти так же свежо и болезненно, как двадцать лет назад. Моё тело и душа были расколоты, и все уязвимые и мягкие места были выставлены напоказ. Как будто я снова потеряла её.
Я прижалась щекой к ноге Роудса и схватилась за его бедро. А затем ещё немного поплакала.
...❃.•.•.
Мне хотелось бы верить, что в последующие дни я бы восприняла эту новость настолько хорошо, насколько можно было бы этого ожидать, но нет, это было не так.
Может быть, потому, что прошли годы с тех пор, как я в последний раз позволяла себе почувствовать крупицу надежды на шанс найти ее. Может, потому, что в последнее время я была чертовски счастлива. Или, может быть, потому что я чувствовала, что всё то, что привело меня сюда, было ради этого. Ради этих людей в моей жизни. Ради этой надежды на семью и счастье, и хотя я бы отдала все, чтобы вернуть маму, я наконец-то была близка к умиротворению.
Но я не была готова к тому, как тяжело мне придется пережить наступившие дни.
В те первые несколько дней после подтверждения Роудса я плакала больше, чем когда-либо с тех пор, как она пропала. Если бы кто-то попросил меня пересказать им, что произошло за эти дни, я бы смогла вспомнить только обрывки, потому что все стало таким туманным и безрассудным.
Что я знала наверняка, так это то, что в первое утро, снова проснувшись в гостиной Роудса с измученными, опухшими глазами, я села и пошла умыться в санузел. Когда я вернулась, чувствуя себя одеревеневшей и почти в бреду, Роудс стоял на кухне и зевал, но в ту секунду, когда заметил меня, его руки опустились по бокам, и глядя на меня ровным, взвешивающим взглядом, он спросил:
— Тебе что-нибудь нужно?
Одного этого было достаточно, чтобы снова вывести меня из себя. Чтобы заставить меня судорожно вдохнуть через нос за мгновение до того, как на глаза навернулось ещё больше слёз. Мои колени начали трястись, и я закусила губу, а затем сказала прерывистым, тихим шепотом:
— Мне не помешало бы еще одно объятие.
И это было именно то, что он дал мне. Он обхватил меня своими большими, сильными руками, прижал к своей груди, поддерживая не только своим телом, но и чем-то еще, что я не могла ощутить с разбитым сердцем и онемением. Я провела тот день у него дома, мылась в его ванной и носила его одежду. Я плакала в его спальне, сидя на краю его кровати, в его душе, пока на меня хлестала вода, на его кухне, на диване, и когда он выводил меня наружу, на ступеньки своей террасы. Все это время, твердое тело просидело рядом со мной бог знает сколько часов, прижавшись к моему боку.