Закинув удочку, Марсель немного подождал. Он специально изобразил некую интонацию незавершённости, надеясь, что батюшка выдаст что-нибудь ещё. Батюшка не выдал.
— Именно так я и сказал, — сухо ответил отец. — Ваше дружелюбие порой весьма наивно, а упрямство — непробиваемо. Захотите подружиться с убийцей — вам и это не составит труда, чего нельзя сказать об убийце. Думаю, я рассказал достаточно. Всего хорошего.
О да, более чем. Всего лишь подтвердил, но подтвердил весомо. Марсель не хотел так сразу это признавать, однако батюшка прав насчёт доверчивости. Раньше приходилось сомневаться в каких-то людях, а в каких-то — не приходилось, но это всегда можно было проверить. Так и появлялся со временем круг самых близких, и именно этот круг решил обвести его вокруг пальца. Во благо, конечно. Ложь во благо — звучит прекрасно. Сладенько так и очень безопасно, никаких тебе приключений и вообще интересной жизни.
От отца хотя бы ждёшь… если не беспокойства, то твёрдого намерения. Во всяком случае, Марсель не мог на него обидеться, в отличие от Марианны, на которую полагался во всех мелочах касательно своей несчастной памяти, и как же искусно она врала! Разумеется, друзья хотели как лучше, пусть им его и не хватало (Марсель был твёрдо убеждён, что так оно и было, несмотря на отсутствие прямых доказательств и на выражение лица Рокэ при виде него). Рано или поздно он бы перестал задавать вопросы, примирился бы с тем, что есть, и — это уж точно — прожил бы увлекательную и весёлую жизнь, полную всяческих событий, без выдранного из головы лоскута памяти.
Но отнятое надо возвращать.
Спрятав мобильник в карман, Марсель небыстро прошёлся по скверу, располагавшемся вблизи от вокзала. Время ещё было, а Рокэ уже не было. Ну, он где-то здесь. Наверное. Может быть… Во всяком случае, туманно обещал. При мысли о том, что, не встреться они случайно в поезде, ничего бы не изменилось, стало как-то не по себе. Очень сильно не по себе, как если бы по сердцу резанули ножом.
Столько нетипично негативных эмоций за последнее время — просто ужасно. Марсель решительно заткнул просыпающегося внутри одомашненного нытика. А как заткнуть грёбанную правду, во всю глотку кричащую о том, что всё складывается не так весело и прекрасно, как он всегда любил? Что ж, значит, придётся смириться. На какое-то время.
Рокэ нашёлся: опасный убийца сидел на скамье, пил третий стаканчик кофе и меланхолично крошил птичкам какой-то чешский бублик. Крылатые радостно жрали — живое напоминание о том, что для счастья надо не так уж много, и со зверюг следует брать пример.
— А мне? — поинтересовался Марсель, плюхнувшись рядом и запуская руку в пакет с бубликами.
— Тебе покрошить или сам справишься? — отозвался Рокэ, пристально наблюдая за одной нагло жравшей птицей. О, да это же ворона. — Как думаешь, это она или другая?
— По-моему, все дуры. У них же принято каркать, когда никто не просил.
— Я раньше не замечал, сколько у тебя общего с воронами.
— А вот не обижусь. Буду болтаться под ногами и лопать твои бублики…
— Зря… Я бы на твоём месте был осторожнее. Ты ничего не знаешь и срываешься в другую страну с практически незнакомым человеком, который, между прочим, слегка вооружён.
— Но я же тебя помню, — а вот можно было промолчать, между прочим. Сомнительное заявление… Рокэ обернулся, наконец оставив трапезничающих ворон, и посмотрел ему прямо в глаза, ища то ли доказательств, то ли, напротив, обмана или дурной актёрской игры.
— Да ну? И что же именно?
— В общих чертах, — Марсель не мог точно определить, растерялся он или смутился, но что-то стало неуютненько. — Нечто среднее между плохо запомнившимся сном и общим… впечатлением.
— Как это твоё впечатление поможет определить, вру я или нет? Вряд ли оно прямым текстом говорит, на какой станции мне приспичит выпустить тебе пулю в лоб. Это может быть искусно выстроенная ложь, а за твою голову кто-нибудь мог бы отвалить немалую сумму.
— Тогда бы ты давно меня прикончил. Чем сильнее отводишь глаза, тем меньше это работает.
Марсель смутно догадывался, что за эти слова его прикончат с большей вероятностью, чем за настоящий заказ.
— Досадно, — заметил Рокэ, но интонация у него была скорее довольная. Марсель перевёл дух, и в этот момент ворона всё-таки каркнула. Знакомо так. Переглянувшись, они почти одновременно швырнули в неё остатки бублика, и птица осталась в полной растерянности — обижаться или жрать, пока не отобрали. Какая всё-таки сложная штука эта жизнь!
*
В купе было тепло и уютно, чего не скажешь о погоде за окном — она испортилась, полил дождь, а в узком коридоре между купе люто свистел ветер. Поход в вагон-ресторан превратился то ли в испытание, то ли в марафонский забег, но кушать хотелось сильнее — похмелье отступило, голод с жаждой, соответственно, вступили в свои права. Да и вообще, немножечко страдать не означает подохнуть с голода.
Наевшись и согревшись, Марсель поймал себя на том, что совершенно не хочет слушать про всякие гадости. Неловко как-то, он же сам об этом просил. Впрочем, в этом плане ему крайне повезло со спутником: Рокэ по доброй воле ничего рассказывать не собирался, и в кои-то веки сия дурная привычка оказалась на руку. Вытянув ноги и старательно делая вид, что он пялится в окно, Марсель украдкой пялился на друга; во всяком случае, на того, кто по всем параметрам этим другом являлся, но, кажется, не считал нужным вести себя соответственно. Всегда ли так было? Определённо да, потому что не удивляло. Тем не менее, Рокэ пока был единственным, кто рассказывал ему правду. Не считая того, что приходилось упрашивать три часа. И, разумеется, не считая и того, что он же эту правду скрыл.
Чёрный без узоров свитер казался до боли знакомым, как и обстановка — и вовсе не потому, что они не так давно столкнулись в поезде. Возможно, это было раньше… Кто б теперь знал точно, что было на самом деле, а чего не было!
— А самолётом было бы быстрее, — брякнул Марсель, нарушая тишину.
— Не хочу самолётом, — категорично, ничего не скажешь.
— Зато без пересадок…
В голове тут же вспыхнула картинка, не очень чёткая, но достаточно яркая — они сидели на полу аэропорта в три часа ночи, поскольку задержали второй самолёт, и… с кем это было? Кто — они? Почему вкус кофе и картонный стаканчик с изображением самолётика помнится лучше, чем всё остальное?
— Что, голова болит? — внезапно поинтересовался Рокэ, поднимая на него глаза. Марсель от неожиданности обалдел:
— Нет, что ты… Не беспокойся, — судя по тому, что этот беспокоящийся недоверчиво прищурился, фыркнул и заржал, фраза была лишней.
— А ты уверен, что ни с кем меня не путаешь? Единственное, что я собирался уточнить — какое чудо произошло, чтобы ты молчал…
— Сейчас как перестану, — мстительно сказал Марсель, и спутник изобразил досадливую гримасу. — Да-да, конечно… Я просто понять не могу, ты расскажешь что-нибудь ещё или это бесполезно.
— Расскажу.
— Но ты же не хотел.
— Передумал… — Рокэ наконец отложил книгу и, откинувшись на спинку сиденья, уставился в окно. — Не обольщайся на свой счёт, это нечто среднее между долгом и чувством ответственности. Если б я не явился по твою душу после того, как ты начал что-то находить, остальные бы меня просто сожрали.
— Я думал, они тебя безоговорочно слушаются.
— Оговорочно, — съязвил он. — Хотя результат меня устраивает — слушаются, да. Надо полагать, ты всё ещё дуешься на Марианну?
— Немного… Я же у неё все подробности выпрашивал, зная, что она была со мной в Риме. Представляю, как ей было нелегко скрыть столько народу и событий.
— Пока ты дрых на диване, эта чудесная женщина устроила мне разнос. На кухне утром. Не отрицаю, что ей и впрямь было нелегко, но она сама на это пошла — можно спросить Констанса, он тоже в курсе дела.