Солнце садилось, тёплый вечер складывался очень приятно и предвещал вкусный домашний ужин. Пока было время, Марсель разобрал вещи — обычно он не тяготел к идеальному порядку, но рюкзак за последнее время настрадался, и всё внутри было кувырком. Принял душ, вернулся в спальню на втором этаже, переоделся, передвигаясь по знакомому дому практически с закрытыми глазами, выудил из тесного шкафчика подходящую под настроение рубашку. По ощущениям и не скажешь, что работать приехал — как в отпуске, разве что пара неприятных дел помимо переговоров (переговоры он любил: откровенно говоря, поэтому Марселя на такие встречи и отправляли в любой конец материка). Сколько там можно пуговиц расстегнуть? Парочку уж ему точно простят. Остановившись напротив зеркала, Марсель придирчиво окинул себя взглядом и остался доволен, лишь слегка задержался, рассматривая шрам на лбу. Незаметный, симпатичный, а главное — не болящий в дождь, он ему даже нравился, как нравился и многим девушкам. И в глаза на бросается, как пресловутая молния у Гарри Поттера — просто полоса над правой бровью, как символ того, что биться в автокатастрофе — больно.
Ему повезло как выжить, так и оклематься, и все кругом твердили, что всё благодаря оптимизму и жизнелюбию. Склеивать ласты Марселю и впрямь не хотелось, но он не считал, что сделал что-то особенное, пока лечился. Рыдала у койки мать, но она всегда рыдает. Переживали друзья, но на то они и друзья. Что ж, пожалуй, пострадавший и впрямь держался лучше всех, а самые страшные моменты забылись, как их и не было — жизнь снова была прекрасна и замечательна, а главное, вернулась в прежнее русло.
Поначалу и врачей, и его самого беспокоили некоторые провалы в памяти, но со временем они заполнились, и самый большой вклад вносила как раз Марианна. Давняя дружба — нечто вездесущее, да и забылось всего ничего — полгода, максимум — десять месяцев. Некоторые эпизоды выпали из школьных лет, но эту гадость Марсель вспоминать не собирался. Восстановить память о том, что он делал в настоящее время, было куда важнее, и с этим ему любезно помогли.
Полгода спустя, если не меньше, он уже снова ездил по делам, подписывая контракты, договариваясь о сотрудничестве и пару раз давая интервью от имени отца. Батюшка, кстати, был доволен и не заикался о том, что наследнику надо беречь голову и валяться дома — наследник тоже так не считал, тем более что с головой у него всё было в полном порядке.
Ну, а о том, что Марсель большую часть времени в Праге посвятит не переговорам, а развлечениям, отец и так прекрасно знал, так что обманутым не остался никто.
*
Ужин был великолепным, как и всё в доме Констанса. Хозяин, он же покровитель и официальный супруг Марианны (в каком-то смысле — спонсор, но не только её одной), при первой же встрече, произошедшей достаточно давно, показался Марселю воплощением гостеприимства, таким же он оставался и по сей день. Дрессированные птички пели в клетках по углам, и вместе с ними щебетал Констанс, пересказывая гостю последние новости.
— Но в ближайшее время никто посторонний к нам заходить не будет, — строго сказал Констанс. Вообще-то строгий тон — не его конёк, не сильно сочетается с безобидной внешностью, но куда деваться, даже невысокому и кругленькому Констансу приходится проявлять жёсткость. — Да, дорогая?
— Конечно, дорогой, я пока ни с кем не договаривалась, — заверила его Марианна, аккуратно разрезая ножом идеально прожаренный кусочек говядины. — Только два раза сама зайду в гости, и на этом всё.
— Вот и правильно. Когда в доме друзья, время должно уделяться друзьям, — назидательно произнёс Констанс, возвращаясь к беззаботной трапезе. — Марсель, друг мой, я давно хотел показать вам пару интересных мест по ту сторону реки. Так вышло, что не добрались туда в прошлый раз, если вы помните…
— Не помню, но охотно верю, — не соврал Марсель. — Вы не стесняйтесь, напоминайте. Как заметил мой старый друг по институту, можно заново шутить старые шутки… Впрочем, не так уж много я забыл, чтобы он за этот период превратился в мирового комика.
— Ваш оптимизм всегда поражал меня в самое сердце, поражает и теперь. Знаете ли, многие ломаются и от меньших травм, а вы угодили в страшную аварию, едва не потеряли память…
— Но ведь не потерял, — Марсель и впрямь всегда был дружелюбным и относительно (для своих) безобидным человеком, но некоторые вещи стали его раздражать, например — попытки родных и близких раздуть из мухи слона или стирать с него пыль, как с хрустальной вазы, по которой пошла трещина. К счастью, так делали немногие, нервная матушка да нервный Констанс. — Поверьте, я могу пересказать всё, чем занимался за это время, в чём мне немало помогла ваша супруга. Да и документы подтверждают, что я не только вас посетил, но и съездил в Рим…
— Вот именно, дорогой, — пропела Марианна и незаметно, под столом, положила Марселю руку на колено. Успокаивала? Да он даже голоса не повысил! Нет, всё-таки ещё один человек слишком уж переживает по пустякам. — Всё хорошо, и не будем возвращаться к прошлым печалям.
Продолжили беседовать о ерунде, а потом о делах более серьёзных — о блюдах на ужин, которые и впрямь радовали и глаз, и сердце, и желудок. Примерно как на рабочих совещаниях, Марсель поддерживал разговор, а сам думал о Риме. Жаль, конечно, что он не помнит саму поездку, но остались билеты, чеки, фотографии достопримечательностей… Всё это не заменит личных впечатлений, но, опять же, ничто не мешает путешествие повторить.
Дружелюбие дружелюбием, но Марселю никогда не нравилось, когда у него что-то отбирали — даже если этим чем-то были незначительные кусочки памяти, а воришкой — судьба и стечение обстоятельств. А смысл обижаться на судьбу? Видимо, мировому равновесию было угодно, чтобы так произошло…
— Идеально сбалансированный вкусовой букет, — проговорил Констанс, и эта фраза была похожа на камешек, брошенный в тихую-тихую воду. Бульк…
— Идеальный баланс, — повторил Марсель, пробуя вино. — И впрямь потрясающе. Друзья, я не люблю недоговорок… Мы уже об этом говорили за этим столом?
— О вине? Разумеется, много раз…
— Нет, о балансе. О равновесии, — пояснил Марсель, глядя на Констанса. Тот помолчал, пожевал губами, затем медленно кивнул.
— Да, дорогой мой, так оно и было. Мы беседовали о философии прямо здесь, о, если я не ошибаюсь, в тот же час. Принести вам экземпляр каких-нибудь сочинений?
— Нет-нет, просто вспоминаю. Не утруждайте себя.
Вот так всё легко и просто: забыл — спроси, вспомнил — уточни, и никаких тебе драматических ночных кошмаров, полузнакомых силуэтов в толпе и прочих тоскливых шаблонов, которые Марсель самую малость ненавидел после того, как наслушался о них от матери. Жалко, конечно, матушку, но она драматизировала всегда по поводу и без, а он — в порядке, и никакая дрянь не нарушит это равновесие памяти и забытья.
========== Часть 2 ==========
На бывшего однокурсника наткнулся случайно — проходя между институтом и синагогой, когда он выбегал из пятизвёздочного отеля на набережной Влтавы. Пока они шли навстречу, приветливо улыбаясь, Марсель механически подсчитал, на сколько лет затянулось невольное расставание — не то чтоб намного, но Мевен определённо не знал об аварии, следовательно, какие-то вещи можно говорить, а каких-то — не стоит. Что ж, любое суждение нуждается в проверке.
— Сколько, говоришь, не виделись? — как бы невзначай уточнил Марсель, выбираясь из крепких приятельских объятий.
— Да года три, если так подумать, — однокурсник подвоха не заподозрил и дал честный ответ, за что ему спасибо. — Хотя когда мы там пересеклись, пару месяцев назад? Это не считается.
— Настолько не считается, что я даже не помню, где это было, — подтолкнул его Марсель. Всего лишь невинная провокация, которая никому не испортит карму.