— Не знаешь? Жаль…
— Прости, мне не знакомы все твои друзья, — тихо сказала Марианна, поправляя и без того идеально зачёсанную прядь. — Может быть, они остались в Риме? Все похожи на местных.
— Я тоже так подумал. Извини за беспокойство, — говорить о странной встрече он пока не стал, тем более, раз Марианна никого не знает — смысла в этом ноль.
Насладиться ужином в полной мере не удалось: в неразбавленное любопытство против воли плеснули горечь, которая принимала облик то настороженности, то раздражения, то обиды. Теперь Марсель уже не сомневался в том, что этот человек его узнал; если задуматься и как следует вспомнить детали, это становилось очевидно. В отличие от того, почему на этом всё закончилось. Было интересно, очень интересно, но ещё и досадно, в голове роились беспочвенные догадки; а вдруг что-то такое случилось, отчего все начали его избегать? Не мог же Марсель натворить что-то настолько ужасное, чтоб его предпочли забыть? Все в один голос твердили, что он не изменился ни тогда, ни теперь, оставаясь общительной душой компании, да и самому как-то не верится в такой коварный образ — врождённое человеколюбие, обходящее стороной лишь откровенно противных типов, штука серьёзная, её просто так не вытравишь… Либо хорошо, либо никак. Ненавидеть Марселю не нравилось, это грустно, противно и занимает много времени. А могло ли произойти такое, чтоб возненавидели его?
— Вы сегодня задумчивы.
— Прошу меня извинить, — Марсель не сразу сообразил, что Констанс обращается к нему. Надо выбираться на поверхность, причём срочно. — Задумался слегка… Я прослушал что-то важное?
— И да, и нет. Я рассказывал Марианне, как приготовлено это мясо, — изысканный кулинар дремал в Констансе, но иногда он просыпался и начинал являть себя во всей красе.
— Какое «нет»?! Это очень важно, — встрепенулся Марсель. И, между прочим, не покривил душой: загадки загадками, а кушать хочется всегда.
Хорошая компания и вкусная еда своё дело сделали, и ворочающаяся внутри тоска свернулась в клубочек, поскулила и легла спать — наконец-то. Самое время, ведь они перешли к винам. Если бы хозяева не потеряли штопор, выпивать начали бы раньше. Если бы хозяева не потеряли штопор, не перерыли бы вверх дном все кухонные ящики. Если бы хозяева не потеряли штопор… много чего бы не произошло, но так уж, вероятно, было суждено.
Искомое обнаружилось вовсе не там, где его искали — в одном из выдвижных ящиков не буфетницы и не секретера, а в скромном настенном шкафу, висевшем в коридоре аккурат между кухней и гостиной, где они ужинали. Марсель уже схватился за штопор и собирался громогласно оповестить весь дом о своей находке, но наткнулся на то, чего, по всей видимости, видеть был не должен. В полутьме шкафчика пряталась снятая со стены рамка, прислонённая к внутренней стенке. Констанс не любил снимать фотографии, только вешать. Что он мог убрать с чужих глаз, а главное — зачем?
Если бы это касалось его напрямую, Марсель бы не постеснялся упрятать рамку в карман, а уж потом тихо вернуть на место. Или закатить в лоб скандал, если б увидел на ней себя. Увы, его там не было, что лишало возможности манёвра — зато были сразу два знакомых лица. Фотографировали в той же родной гостиной, но стол отодвинут в угол, чтобы в центре комнаты можно было скромно вальсировать. Танцоры хороши, даже в застывшем кадре видно, что они умеют двигаться и делают это красиво, а уж каково сочетание — классическая красавица Марианна в платье с глубоким вырезом и розой в тёмных волосах ничуть не уступала своему напарнику, с которого тоже хоть картину пиши. Вообще-то, осознал Марсель, у него очень запоминающееся лицо, что чертами, что несомненным отпечатком харизмы, и никакая посттравматическая амнезия в оправдание не годится. Правда, в поезде он так не улыбался, да и чёрные волосы отросли ниже плеч — что ж, фотография сделана не пойми когда, зато уж точно здесь.
— Никто не нашёл? — послышался из-за угла взволнованный голос Марианны.
Марсель убедился, что рамка стоит на месте, вытащил штопор и закрыл дверцу.
— Вот он, душа моя, — свой голос звучал как будто со стороны и абсолютно ничем не выдавал увиденного. — Вы бы ещё дальше припрятали.
— О, ну наконец-то! Спасибо, — она взяла прибор в свои руки, заглянула в глаза Марселю — открыто, благодарно и с извечной теплотой, какую порой не увидишь во взгляде родной матери. Марсель тоже улыбнулся, он знал, что улыбается, потому что механизм работал сам собой, и жизнерадостно чесать языком обо всём на свете он мог на автопилоте. А вот мысль о том, что эта женщина, любовница и подруга точно так же соврала глаза в глаза, показалась странной. Они знакомы. Кем бы ни был этот человек, они знакомы. И весьма близко…
Не портить же весёлый вечер своими претензиями, хотя очень сильно хотелось закатить скандал в духе матушки. Марсель с новыми силами рассказывал какую-то увлекательную историю, которую слышал на той неделе в Париже, и подливал Марианне вина, размышляя о том, первый ли это раз, когда она ему лжёт.
*
Через какое-то время Марсель пришёл к неутешительному выводу, что от него кое-что скрывают — намеренно, расчётливо и по своей особенной системе. На стенах обнаружились ещё две дырочки и следы от старых рамок, снятых, вероятно, не так давно, но копаться в чужих ящиках в поисках самих фотографий он не стал. Стал бы — хладнокровно и без малейших угрызений совести, да только никак не мог поверить, что от него и впрямь прячут кусочки прошлого. Причём те люди, которым он так верил! А в людях Марсель разбирался, и мозаика не хотела складываться ладно: ни Марианна, ни Констанс ну ни в каком страшном сне не могли искренне желать ему зла.
Слишком много непонятностей на одной чаше весов и незамутнённая любовь к друзьям — на второй. Долго они, эти весы, планируют колебаться? Или только начали?
Да к чёрту гадать, если можно спросить прямо. Тем более, рано или поздно он покинет Прагу, и тогда все ниточки потеряются.
— Чем занимаешься? — вместо стука Марсель прислонился к дверному косяку, сложив руки на груди и беззастенчиво заглядывая в комнату: Марианна вообще не запиралась, когда дома были только свои. Она обернулась, не выпуская из рук расчёски, и теперь в сделанном под старину трюмо отражались безупречные локоны, лёгшие на оголённое плечо.
— Собой, — губы, сложившиеся в чарующую улыбку, были не накрашены, но всё равно ярки и манящи. — А что, свободный вечер?
— Если твой уже занят, я последую твоему примеру и куда-нибудь схожу.
— Я никуда не иду. Разве что к тебе, — она и впрямь собиралась или это сюрприз такой? В любом случае Марсель не был против. Главное — не забыть, чего он хотел… Помимо того, чего любой уважающий себя мужчина захотел бы при виде Марианны.
Эта искусница своего добилась — когда за окном окончательно стемнело, Марсель даже не сразу вспомнил, чего, собственно, должен был… и кому… и на кой? Но память, как ни иронично с её стороны, быстро расставила всё по местам. Он повернул голову набок, разглядывая с такого ракурса роскошную женщину на роскошной постели, усыпанной цветами. Одеялом накрылись лишь по пояс, и смотреть Марианне в глаза становилось затруднительно.
— Легче?
— Что, прости?
— Стало ли тебе легче, друг мой, — нараспев повторила она, не отводя взгляда и играя рукой с его волосами, отросшими и, кстати, выгоревшими в Риме. Светлость так и не сошла, ну и отлично, всем понравилось. — Ты последнее время где-то не здесь. Совсем чуть-чуть, но я это чувствую.
— Такое случается. Я в порядке, — Марсель внимательно посмотрел ей в лицо, но, чёрт возьми, всё было как обычно. Впервые он засомневался в справедливости своих неозвученных нападок, но факты говорили обратное. — Зачем Констанс снял фотографии?
— Что? — на две секунды Марианна не смогла скрыть ни удивления, ни странной, но отчётливо читающейся беспомощности, затем сделала неглубокий вдох и пришла в себя, однако этого хватило. — Иногда он меняет рамки. Ты заметил дыры в стенах?