Они и впрямь были похожие на вновь приобретённые знания, на возрождённый навык: как если бы, допустим, ты три года назад бросил лепку из глины, а сейчас вернулся, и пальцы сами собой умело формируют будущее изделие. То же самое происходило в голове. Марсель не совсем понимал, как, но он будто вернул на полку утраченные книги — теперь он не помнил, но чётко знал, что вино было красным, Луиджи долго отказывался пить, но в итоге всё равно выпил, на лодке дул сильный ветер, римские улочки были горячими, наземные и подземные поезда — и вовсе жаркими, а ещё они опускали головы в фонтан, чтобы хоть немного охладиться… Бедный Луиджи, у него своих проблем хватает, а тут ещё чужая память… Но его невесту давно похоронили… Кому-то предназначена автокатастрофа, кому-то — морское дно… Но их достали, Луиджи рассказывал, как смотрел на бледных мертвецов… Господи, неужели всё это правда было?!
Немного придя в себя, Марсель снова ощутил острое желание поболтать с фотографией.
— Убьёт, говоришь, — он перевёл взгляд с Луиджи на Рокэ. — Это если я его предварительно не убью.
Как ни крути, очевидно было лишь одно — зря он тогда позволил этой скотине сойти с поезда. Не то чтоб он помнил о Рокэ что-то конкретное, но то, что его теперь хрен сыщешь, это факт.
========== Часть 3 ==========
Голова разболелась в первый раз после больницы, и это стало неприятной неожиданностью. Уезжать, конечно, не сегодня, но Марсель и раньше терпеть не мог головную боль, исходящую не от похмелья, а он вчера не взял в рот ни капли, хотя надо было! Надо было нажраться до чёртиков и завалиться спать, а не думать о красивых итальянских девочках! За окном барабанил дождь, Прага вымокла до нитки. Это не могло остановить Марселя от прогулки по городу. Он сильно не любил мокнуть и мёрзнуть, но не сидеть же дома, глядя в стену… Марианна ушла, а Констанс точно что-то заподозрит. Марсель на то и Марсель, чтобы трещать без умолку и всякое такое, уж это-то он про себя знал точно — ни в коем случае нельзя предаваться воспоминаниям в позе истукана, в психушку сдадут и будут абсолютно правы.
Поэтому, вооружившись таблеткой обезболивающего, плащом и зонтом, он вышел в дождь, оказавшийся, кстати, не таким уж страшным. Направился по улице, битком набитой красивыми и бросающимися в глаза зданиями посольств, сделал огромный крюк, следуя знакомому ресторанному маршруту — всё, чтобы не ходить вдоль реки, ведь там дуло сильнее и было мокрее в два раза. Безумная прогулка: скажи кто Марселю, что он будет добровольно шататься под дождём дольше получаса, он бы не поверил. Но нужно было подумать, не столько подумать в полном смысле слова, сколько «посоображать», побыть при этом одному, ни на кого не отвлекаясь. В голове царил такой хаос, что его было просто необходимо расставить по полочкам. Только вот полок не хватало, потому что за последний год — точнее, десять месяцев — произошло столько всего, что захочешь — не уместишь.
Всего раз поговорив с Луиджи и вспомнив его имя, Марсель восстановил в памяти почти всё, что знал о друге, и многое, что с ним ассоциировалось. В тумане оставались лишь их совместные римские дела, но знакомство — знакомство было как на ладони, и душераздирающие рассказы о прошлом друг друга, сразу после бокала на брудершафт… Нет, всё-таки память — отвратительная вещь. Кто же это сказал? На этот раз не Ницше?
Сложнее было со всем остальным. Складывалось впечатление, что всё это время он занимался чем-то непривычным, и оттого не получалось воплотить в голове хотя бы смутный образ. Машина билась уже на границе, и почему он оказался на границе не в поезде и не на самолёте, Марсель тоже не знал, просто раньше это его не смущало. Мало ли, где…
Прямо в ухо прокричали что-то на чешском, и Марсель вернулся с небес на землю — оказывается, ноги принесли его к знакомому бистро, а там какие-то добровольцы концерт давали прямо на пороге. Ну надо же, он, задумавшись, чуть мост не перешёл. Ничего оригинального не пели — каверы на известные композиции на разных языках, но выходило интересно, и он остановился послушать, пока зонт окончательно не прошило этим железобетонным дождём. На ступеньках сидели вчерашние студенты (а может, и сегодняшние) и, пряча инструменты под навесом, голосили песни. Может, не очень профессионально, зато с душой… Но откуда ему знаком этот порог? В такие заведения Констанс ни ногой, а как ещё…
— Out of my life, out of my mind, — надрывался остроносый блондинчик, микрофона у него не было — был пустой бокал в руке для комического эффекта, но пел неплохо. — Out of the tears we can’t deny… We need to swallow all our pride and leave this mess behind…
Известная песня, почему бы и нет. Марсель какое-то время постоял рядом, неожиданно для себя радуясь тому, что его тут никто не знает. Можно стоять себе с каким угодно лицом, хоть задумчивым, хоть потерянным, и не выпадать из привычной картины мира своих близких — они-то попросту этого не видят. Ему и самому, по правде, не улыбалось долго страдать и ходить с постной рожей, но раз уж ходится — почему бы и нет?
— Out of my head, out of my bed…
— Не хочу показаться грубым, но кто так играет? — Рокэ наконец соизволил посмотреть на самодельную сцену, и, признаться, хорошо, что его оттуда не слышали. — Это не так уж трудно, и я даже не профессионал…
— Всё-то ты знаешь, — всплеснула руками Марианна, передавая бокал через стол. Марсель принял его в руки, заинтересованно следя за перепалкой; интерес к алкоголю как-то поутих. — Сыграй сам… Может, и споёшь заодно…
— Ещё чего. Я так делаю, только когда напьюсь, — все присутствующие дружно потянулись к бутылке, чтоб налить ещё, и он засмеялся. — Нет.
— Я протестую, — заметил Констанс, аккуратно складывая салфеточку вчетверо. Вот уж кто смотрелся в дешёвом бистро, как совершенно неуместный человек. — Вы обещали.
— Обещал, но вам, а не всем случайным посетителям заведения. Название которого я, к слову, даже не помню.
— Подсказать? — Марсель без запинки выговорил хитровымудренное местное название и сам удивился, как это сделал.
— Предатель, — протянул Рокэ, глядя на него поверх бокала. Потом опрокинул залпом и, под радостное восклицание Констанса, быстро поднялся — надо предполагать, пока не передумал. — Вы так уверены, что мне дадут гитару в руки, а не гитарой по голове? И учтите, на английском петь не буду…
Никто в маленьком зале не возражал; впоследствии выяснилось, что некоторые даже знали испанскую версию, которая слегка отличалась по тексту, но не по смыслу.
— Esto es final, sabes, no oigo tus mentiras esta vez, te dejo sola con tus lágrimas falsas…
Как странно один текст накладывался на другой, почти как воспоминания. Словно мощное дежа вю, чувство непричастности к настоящему моменту выбивало из колеи, и даже если б дождь усилился и ливнем окатил Марселя с ног до головы, он бы почувствовал вряд ли — он едва был здесь, застряв на границе прошлого и настоящего и изо всех сил ловя подробности. К сожалению, кто-то толкнул его локтем в бок, и страшная в своей реальности, почти осязаемая иллюзия развеялась, как наваждение, как дым; в голове лишь застряли испанские куплеты, словно он слышал их сотни раз и мог повторить по памяти в любое время суток. Olvídame, olvida los momentos pasamos juntos…
*
— Вы меня напугали, дорогой друг, — укоризненно вещал Констанс, глядя на него снизу вверх и протягивая полотенце. — Впрочем, нет, идите сразу в горячий душ и переоденьтесь во всё сухое, вы же вымокли до нитки! Как так можно?
— К сожалению, дождь мокрый, — развёл руками Марсель, которому почему-то стало смешно. — И так вышло, что я оказался прямо под ним — потому что небо находится над головой…
— Я рад слышать в вас именно вас, а не кого-то иного, но это никак не поможет вам скорее высохнуть, — сбить хозяина с пути истинного не под силу никому. — Даже не вздумайте сопротивляться, я сейчас же займусь горячими напитками.
Ну он же не дурак, в самом деле, отказываться от такого рая на земле. Тепло и уют и впрямь помогали отключать мысли, хотя ещё не факт, что это было именно тем, в чём он нуждался. Как же жаль, что сейчас нет никакого дела, неожиданно для себя затосковал по работе Марсель — вот бы что отвлекло… А так придётся прикидываться, что у него всё прекрасно и никаких вопросов.