нужно? - повторил голос. Я опустил руку. - Увидеть мистера Вигано. Вдруг я заметил, что очень нервничаю. Я был здесь без всего того, что обычно защищало меня. И дело не столько в револьвере, сколько в моем положении офицера полиции... - Я не знаю вас, - сказал человек с фонарем. - Я - нью-йоркский полицейский, у меня есть предложение. - Мы не принимаем перебежчиков. - Предложение, и только, - уточнил я. - Я ведь могу пойти к кому-нибудь другому. В течение секунд десяти ничего не происходило, а затем свет внезапно погас. Теперь я вообще ничего не видел. - Ждите здесь, - произнес голос, и послышался звук удаляющихся шагов. Спустя минуту или около того мои глаза снова привыкли к темноте, и я смог разглядеть огни в доме за оградой. Но не знал, стоит кто-нибудь за воротами или нет. Я ждал почти пять минут. Этого времени мне хватило, чтобы прийти к заключению, что я идиот. Что мне здесь вообще нужно? Неужели я действительно собираюсь украсть что-нибудь, получить миллион долларов и жить на Тринидаде? Вышло так, что в полицию я попал потому, что хотел работать в каком-то учреждении. Я сдал экзамены и стал агентом по страхованию безработных в Квинзе. А однажды, когда мне нечего было делать, прочитал в своей же конторе плакат, рекламирующий службу в полиции. Тогда мне пришло в голову, что быть полицейским - это значит сочетать гражданскую службу с увлекательным времяпрепровождением. Работа страхового клерка была слишком нудной и уже не удовлетворяла меня, поэтому я поменял ее. А плакат не лгал. Быть полицейским значило именно это: гражданская служба плюс волнения. Но теперь все как-то изменилось. В городе жить невозможно. Он постепенно стал адом. Это не место даже для взрослых, о детях я уж не говорю. Я терпеть не могу ездить туда каждый рабочий день, мне и смотреть в ту сторону не хочется. Но что же делать? Я женат, дети, заклад на дом, платежи за машину и мебель - и вот уже нет решений, которые можно принять. Я не мог бы, например, завтра утром перестать быть нью-йоркским полицейским. Выбросить свое положение и свой статус государственного служащего? Выбросить годы, идущие в зачет пенсии? И где я найду другую работу за ту же самую плату? И будет ли она сколько-нибудь лучше?.. Между тем от дома по дорожке ко мне двигался свет фонаря. Я весь напрягся. Я еще мог повернуться и уйти, оставить все это в области фантазии... За сиянием фонаря просматривалось несколько человек, я не смог бы наверняка сказать сколько. Теперь свет фонаря вообще не падал на меня вначале он освещал землю, а затем заплясал на воротах, когда их отпирали. Голос произнес: "Входите". Это был не тот хриплый голос, что раньше, а совсем другой, более мягкий, более маслянистый. Я вошел, и они заперли за мной ворота. Меня обыскали, быстро и со знанием дела, а затем взяли под руки выше локтей и повели к дому. Вскоре я оказался в зале для игры в кегли. Картина была просто удивительной. Ярко освещенное помещение, кегельбан с одной дорожкой. Позади дорожки - обычная, обитая кожей кушетка, и на ней - Вигано. На нем купальный халат, черные тапочки, на шее висело белое полотенце; на карточном столике стояла бутылка пива "Мичелоб", и он пил из пльзеньского стакана. В дальнем конце дорожки, у кеглей, сидел полный парень лет тридцати в черном костюме. Он был совсем такой же, как те - громилы, которые привели меня и стояли сейчас у двери. Я направился к кушетке. Вигано повернул голову и одарил меня тяжелой улыбкой. У него были жутковатые глаза: похоже, он позволял показываться только мертвой части своих глаз, все же живое в них пряталось под веками. Вигано смотрел на меня несколько секунд, а затем погасил улыбку и кивнул в сторону кушетки. - Садитесь! - пригласил он. Это была команда, а не жест гостеприимства. Я сел, подальше от Вигано. В другом конце дорожки громила в черном костюме закончил установку кеглей и устроился на сиденье, которого не было видно с моего места. Вигано внимательно изучал меня. - На вас парик, - сказал он наконец. - Ходят слухи, - пояснил я, - что ФБР снимает на пленку ваших посетителей. Я не хочу быть опознанным. Он кивнул. - Усы тоже фальшивые? - Конечно. - Они выглядят естественнее, чем парик. - Он отпил немного пива. - Вы полицейский, да? - Детектив третьего разряда. Работаю в Манхэттене. Вигано вылил остатки пива из бутылки в стакан. Не глядя на меня, сказал: - Мне доложили, что при вас нет документов. Бумажника, шоферского удостоверения - ничего подобного. - Вы не должны знать, кто я. Он снова кивнул. Теперь он все-таки поживее посмотрел на меня. - Но вы хотите сделать что-то для меня. - Вернее, что-нибудь продать вам. Он слегка прищурился. - Продать? - Я хочу продать вам что-нибудь за два миллиона долларов наличными. Он не знал, смеяться или отнестись ко мне всерьез. - Продать мне что? - Все, что вы пожелаете купить. Он притворился обиженным. - Что это за чертовщина? Я заговорил так быстро, как только мог: - Вы покупаете вещи. У меня есть друг, он тоже полицейский. При нашем положении мы можем попасть в Нью-Йорке в любое место, куда вы захотите, и достать для вас все, что вы хотите. Вы просто скажете нам, что вам нужно, за что вы уплатите два миллиона долларов - и мы достанем это. Покачивая головой и делая вид, что он говорит больше себе, чем мне, Вигано произнес: - Не могу поверить, что какой-нибудь окружной прокурор мог оказаться настолько глуп. Эту чепуху вы придумали сами. - Разумеется, - подтвердил я. - И каким образом она может повредить вам? Ваши мальчики обыскали меня по пути сюда, у меня нет магнитофона, а если бы и был, то он выдал бы меня. Я не настолько сумасшедший, чтобы просто передать вам необходимое и ожидать, что получу тут же два миллиона наличными, поэтому нам придется разработать условия, надежные методы, а это означает, что вас вряд ли сцапают за укрывательство краденых товаров. Теперь он внимательно изучал меня, пытаясь понять, кто я. - Вы хотите сказать, что действительно предлагаете украсть что-нибудь - все, что я захочу? - То, за что вы заплатите два миллиона, - подтвердил я. - И то, что нам по силам: я не собираюсь красть для вас самолет. - У меня есть самолет, - сказал он и, отвернувшись от меня, посмотрел на кегли, установленные в дальнем конце дорожки. Вигано задумался. Я чувствовал, что сказал не все, не объяснил нужным образом, но в то же время понимал, что лучше всего сейчас держать язык за зубами и дать ему подумать самому. Через некоторое время он решительно кивнул, посмотрел на меня своими устрашающими глазами и сказал: - Ценные бумаги. Эта фраза не сразу дошла до меня. Единственное, о чем я мог подумать, это о протоколах в нашем участке и в полицейском управлении. Я переспросил: - Ценные бумаги? - Долгосрочные казначейские обязательства, - пояснил он, - облигации на предъявителя. И ничего другого. Можете вы это устроить? - Вы имеете в виду Уолл-стрит, наверное? - спросил я. - Разумеется, Уолл-стрит. Вы знаете кого-нибудь в маклерской конторе? А я-то думал, что нам не придется выходить за пределы нашего полицейского района, где мы знали все ходы и выходы. - Нет, никого, - ответил я. - А это необходимо? Вигано пожал плечами и махнул рукой. Руки у него были удивительно большие и плоские. - Мы заменим номера, - сказал он. - Только не приносите бумаг с именами. - Не понимаю... Он раздраженно засопел. - Если на сертификате есть фамилия владельца, то мне он не нужен. Только те бумаги, на которых написано "Уплатить предъявителю". - Вы сказали - долгосрочные казначейские обязательства? - Правильно. Они или любые другие виды облигаций на предъявителя. Меня это заинтересовало само по себе, помимо вопроса о краже. Я никогда не слыхал об облигациях на предъявителя. - Вы хотите сказать, что это другой вид денег? - Это и есть деньги, - проворчал с улыбочкой Вигано. Мне стало хорошо при этой мысли, совсем как в квартире той богатой женщины в западной части Центрального парка. - Деньги богатых людей... Вигано ухмыльнулся. Мне кажется, мы оба были удивлены тем, как хорошо понимаем друг друга. - Правильно, - подтвердил он. - Деньги богачей. - И вы купите их у нас... - По двадцать центов за доллар. - Одна пятая? - Меня это ошарашило. Он пожал плечами. - Я даю вам хорошую цену, потому что вы собираетесь украсть оптом. Обычно это стоит десять центов за доллар. Я-то имел в виду, что процент низкий, а не высокий. - Если они оплачиваются предъявителю, то почему бы мне не продать их самому? - Вы не знаете, как менять номера, - объяснил Вигано. - И у вас нет контактов, чтобы вернуть бумаги на законный рынок. Он был прав по обоим пунктам. - Хорошо, - уступил я. - Значит, нам придется взять их на десять миллионов, чтобы получить два миллиона от вас. - Ничего слишком крупного, - сказал он. - Ни одна бумага не должна быть стоимостью свыше ста тысяч долларов. - А насколько крупными они бывают? - спросил я. От всего этого у меня начала кружиться голова. - Долгосрочные казначейские обязательства США выпускаются на сумму до одного миллиона. Но их невозможно разменять. Я пришел в благовейный ужас и не смог этого скрыть. - Миллион долларов... - прошептал я. - Берите мелкие бумаги, - подчеркнул Вигано. - Сто тысяч и меньше. Сто тысяч долларов были для него мелочью. Я чувствовал, как мои мысли начинают вращаться вокруг этой точки зрения, и получал величайшее удовольствие... Вигано следил за моей реакцией. - Теперь до вас дошла идея? - спросил он. - Да, - подтвердил я. - Облигации на предъявителя, не крупнее, чем сто тысяч долларов. - Правильно. - А теперь, - сказал я, - насчет оплаты. - Вначале добудьте бумаги, - возразил, он. - Дайте мне номер телефона. Того, который не прослушивается. - Дайте мне свой номер, - сказал Вигано. - Не выйдет. Я уже говорил, что не хочу, чтобы вы знали, кто я. Кроме того, моя жена в этом не участвует. Он посмотрел на меня с удивленной ухмылкой. - Ваша жена в этом не участвует, - повторил он. Ухмылка стала шире, Вигано громко рассмеялся. - Ваша жена в этом не участвует! Вот тут-то я поверил, что вы говорите всерьез. Он заставил меня почувствовать себя дураком, и я не был даже уверен почему. Сердито, но стараясь не показать этого, я сказал: - Я говорю серьезно. Вигано опять нахмурился. Потянувшись к карточному столику, он взял шариковый карандаш и маленький блокнот для заметок. Потом протянул их мне, сказав: - Вот. Я дам вам номер, запишите сами. Он не хотел приложить руку даже к телефонному номеру... Я взял карандаш и блокнот и замер в ожидании. - Это в Манхэттене, - продолжал Вигано. - Шесть, девять, один, девять, десять, семь, ноль. Я записал. - Вы наберете этот номер в Манхэттене; не, звоните из другого района и тем более из другого города. Вы спросите: "Артур на месте?" Вам ответят: "Нет". Вы будете звонить из телефона-автомата или из любого другого места, в надежности которого уверены. Оставите свой номер. Артур позвонит вам. Вы услышите меня в течение пятнадцати минут. Если не услышите, значит, меня нет в городе, попытайтесь еще раз, позднее. Я кивнул в знак согласия. - Хорошо. - Когда вы позвоните, - сказал он, - вы скажете, что вас зовут мистер Копп. К-о-п-п. - Это легко запомнить. - Но не звоните по мелочам, - продолжал Вигано. - Вы делаете дело или не делаете. Если вы возьмете на Уолл-стрит на десять миллионов ценных бумаг, я прочитаю об этом в газете. Если же получу извещение об этом от вас, то не отвечу. - Конечно, - усмехнулся я. - Нас это устраивает. - Разумно с вашей стороны, - сказал он и снова поднял свой пивной стакан. Мне он пива не предложил. Он явно хотел, чтобы разговор закончился, поэтому я поднялся. - Вы услышите обо мне, - пообещал я. Я знал, что это бравада и на гангстера она не произведет впечатления, но все же произнес эти слова. Он пожал плечами. Я его больше не интересовал. - Прекрасно.