— Шлемы. Сигнал будет принят в любое время.
2. Рассказ Библа. Вслед за Алисой
Первым рассказывал Библ:
— Когда мы прошли уже второй зал, я не думал об эксперименте. Меня не волновали мечты магов и сиргов. Но, должно быть, одинаковая проходимость, загадочность открытых дверей в Неведомое натолкнули меня на одну мыслишку. Вернее, напомнили ее — впервые-то я подумал об этом лет десять — двенадцать назад.
Я еще не работал в Космической службе, читал лекции и писал книжки — ну чем обычно занимается преуспевающий молодой ученый. У меня тогда ни одного седого волоса не было, ни особенных тревог, ни огорчений, двенадцать часов работы и законная разболтанность в очередной уик-энд.
Было это летом, в июне или в июле, когда уже в пятницу вечером тянет куда-нибудь на берег моря или на озеришко. В одну из таких пятниц и позвонил мне Олег — Малыш его помнит, он еще тогда безвинтовыми вертолетами увлекался.
«Поехали к Роберту, — предложил он. — У него дом в Мещере. Не в заповеднике, а в поселке рядом. Езды — минуты, а удовольствия на три дня, в понедельник у тебя лекций нет. У Роберта все чин чином: стол и домишко — памятник древней деревянной архитектуры, куча новых картин для очередной выставки и никаких женщин, кроме хозяйки. На рыбалку съездим, позагораем, пульку распишем. Я, ты, он и Гофман из медслужбы».
— А что такое пулька? — спросил Алик.
— Была такая игра, — сказал Малыш. — Сейчас уже подзабыта. Помолчи.
— К Роберту мы добрались на вертолете за полчаса, — продолжал Библ. — «Памятник древней деревянной архитектуры» оказался обыкновенной русской избой-пятистенкой, одной из немногих уцелевших в поселке. Сутки пропадали на Черном озере в заповеднике, а к вечеру в воскресенье сели за пульку. Я, признаться, не любил этот способ убивать время, но не отказываться же от игры, если уже согласился.
Сидели мы в большой полупустой комнате, оклеенной ядовито-зелеными обоями. Роберт догадался прикрыть их, развесив где только можно свои полотна в духе снова вошедшего тогда в моду позднего импрессионизма. В углу стояли в беспорядке подрамники и свернутые в трубки холсты, а у окна прямо на обоях была намалевана узкая дверь «под дерево», красновато-коричневая, с аккуратными глазками сучков на филенках, даже с неровными потеками лака. Он, казалось, не успел еще высохнуть, чуть-чуть поблескивая, будто смола на сосне. Как обманчива иногда прихотливая игра света: моя рука нащупала только шероховатый слой масляной краски на гладкой поверхности зеленых обоев.
«Тоже на выставку? — иронически спросил я. — По разделу фресок и витражей?»
«Это не я, — равнодушно бросил Роберт. — От прежнего жильца осталось».
«Тоже художника?»
«Нет, ученого. Физик, кажется. В каком-то институте работал, а здесь отдыхал. По-своему, конечно: пополам с наукой. Здешние обыватели говорили: все дверь в антимир искал».
«Вот и нашел, — хохотнул Олег. — Всем хороша, только не открывается».
«Почему — не открывается? — Роберт говорил серьезно, только глаза посмеивались. — Один раз открылась».
«Когда?»
«Когда он решил взглянуть на свой антимир».
«И что же он увидел?»
«Не знаю. Он никому об этом не рассказывал».
«Болтовня».
«Возможно, — пожал плечами Роберт и добавил нехотя: — Он погиб в авиакатастрофе месяца три назад».
Помолчали. Сдали карты. Взглянул: мелочь. Пас, говорю, а из головы не выходит только что рассказанная история. Странный случай с ученым, открывшим и закрывшим окно в антимир. Анекдот, придуманный местным остряком или хитроумной хозяйкой дачи: ведь комната с тайной стоит дороже. Ну, а если хозяйка не соврала? Вдруг ученый действительно открыл эту нарисованную дверь? И как открыл? Ключом? Чепуха.
«Что с тобой?» — спросил Роберт.
«Подцепил ты меня этой дверью. Не соврал?»
«Хозяйкин вариант, — обиделся художник. — Хочешь — верь, хочешь — нет».
«А что она говорит?»
Роберт отложил карты и задумался, вспоминая.
«Жилец в тот день никуда не выходил, заперся с утра, разговаривал сам с собой, а потом затих. Хозяйка зовет обедать — он молчит. Ну, она своим ключом дверь открыла, а в комнате никого».
«Может быть, он в окно вылез?»
«Едва ли. Окна во двор выходят. Сразу бы заметили».
«Куда же он делся?» — спрашиваю.
Роберт только руками развел. Странная история, говорит. Хозяйка, оказывается, снова заглянула в комнату. А он перед ней собственной персоной. «Что с вами, хозяюшка, на вас лица нет!» А она ему: «Стыдно над старухой такие шутки шутить! Где это ты, милок, прятался?» Он улыбается. «Нигде, говорит, гулять ходил». — «Через окно?» — спрашивает хозяйка, а он уже хохочет. «Зачем? — говорит. — Через дверь». И на стену показывает, где дверь нарисована.
«Эта?» — спрашиваю я.
«Не совсем. Та побледнее была. Только по контуру прочерчена. Не то углем, не то чернилами. Я ее потом подновил, чтобы получше смотрелась».
Роберт замолчал. И непонятно было, шутил он или в самом деле верил в историю открывшейся двери в стене, за которой — все знали — шумел влажный от росы палисадник и тянулась в траве протоптанная дорожка, по которой прошли мы сами каких-нибудь полчаса назад.
Вот мне и вспомнился этот эпизод и моя назойливая мысль об уэллсовской калитке в стене, за которой зыбкая страна детства, смутный мир сказок и мифов, неподвластный трезвым ортодоксам и сухарям. И когда мы с вами, Кэп, проходили мимо этих стеклянных или не стеклянных ящиков, я вдруг решил для себя: рискну! Может быть, мне подарят сейчас этот вход в антимир и я смогу повторить опыт безвестного ученого из Мещеры. Я прыгнул в ящик — помню ваше обалделое лицо, Капитан, — вытянулся в воздухе: держусь, не падаю. Закрыл глаза и сразу же, без наплывов и затемнений, увидел все таким, как было тогда: комнату с ядовито-зелеными обоями, мазню Роберта и дверь в стене с коричневыми прожилками. Я уже перестал быть Библом с Гедоны, я жил только той тревожной минутой.
«Что в прикупе?» — услышал я голос Гофмана.
«Семь и девять».
«Неплохо для мизера».
А что у меня в прикупе? Ребяческое любопытство и чуточку воображения. Что ж, думаю, своя игра, как говорится. Отодвинул стул и встал.