Тираду Алика выслушали, не перебивая: Библ — внимательно, но без интереса; Малыш — с равнодушной миной: «Мне бы ваши заботы», а Капитан — с улыбкой, скорее добродушной, чем строгой.
— Ну что ж, понятно, — сказал он, — лучше поздно, чем никогда. Каюсь, я был категоричен: не советовал, а приказывал. Объяснения вызвали бы ненужные протесты и возражения: вы их сейчас услышали. Спрошу только: вы сразу заснули, добравшись до коек?
— Немедленно, — ответил Библ.
— Я даже не помню, как добрался до койки, — присовокупил Малыш.
Алик молчал, потупив взор: думы его на койке едва ли продолжались дольше минуты.
Капитан усмехнулся:
— А ведь я это предвидел. Утренние события — гаснущие солнца, гибель Учителя, эмоциональное эхо и наша доля в мысленном вызове Координатору — не могли не вызвать перенапряжения всей нервной системы. Требовалась разрядка, и мы ее получили. Теперь об отказе послать радиограмму на Землю. Ведь это не радиограмма, а лазерограмма. Высверливать космические дали дорого стоит, а мы еще ограничены энергией и недостаточной мощностью аппаратуры. Алик это отлично знает, но он считает, что события на планете уже все прояснили и определили, и послал бы примерно такое сообщение: «Технократическая диктатура на Гедоне сломлена. Власть в руках свободных избранников народа. Дружеские контакты обеспечены. Ждем указаний». Ведь так, Алик?
Алик молчал: вероятно, именно такой текст он бы и представил Капитану.
— Едва ли такое сообщение было бы верным и тем более своевременным. Во-первых, не технократическая диктатура, а власть суперкомпьютера в Голубом городе еще не сломлена. И не ломать ее надо, а подчинить воле и разуму человека. Во-вторых, никаких указаний мы пока не ждем. Сами разберемся. А когда разберемся и появится необходимость в указаниях и требованиях, указывать и требовать будем мы, и в Космической службе на Земле это знают и понимают. Вот почему я и отказал Алику: время для сообщения на Землю еще не пришло.
Алик слушал, широко открыв глаза. Гнев и растерянность его уже сменились желанием задавать вопросы, запрещенные до вечернего чая.
— Я одного не понимаю, — начал он, как только умолк Капитан, — почему Учитель решил уничтожить все им созданное после одного, да и то не очень долгого разговора с вами. Ведь это не просто мозг, это супермозг. И никаких сомнений в истинности вашей оценки, никаких возражений, никакой попытки защитить свое детище. Ведь даже обыкновенный, не гениальный, а просто убежденный в своей правоте человек не сразу согласится с вами, если вы переубедили его, а подумает, много раз подумает, прежде чем признаться в своей ошибке.
Ответил вдумчивый, как всегда чуть-чуть апатичный Библ:
— Человек — да. Но Учитель — не человек. Это абстрагированный разум с таким высоким уровнем мышления, какой даже сопоставить нельзя с человеческим. Он мыслил в сотни тысяч раз быстрее, чем мы, и успел подумать, много раз подумать, как вы говорите, над тем, что услышал от нас. Почему он согласился с нами, хотя мы и не особенно горячо убеждали его, почему не защищал свое детище? Да просто потому, что понял, сразу понял, что правы мы, а не он. Человек, даже подсознательно убежденный, сознательно мог все же еще спорить, возражать, защищаться, протестовать. На него бы давил эмоциональный груз ложного самолюбия, самоуверенности, заносчивости, упрямства, эгоистического нежелания сознаться в своей ошибке. Но Учитель был лишен такого эмоционального аппарата, на него ничто не давило, кроме, может быть, подсознательной связи с породившей его инопланетной цивилизацией, эта обнаженная в своей чистоте мысль в ничтожные доли секунды все взвесила, оценила, сопоставила и согласилась с нами.
— Вы говорите: сверхразум, — вскинулся Алик, — а уничтожение планеты — это разумно?
— Я думаю, что решение об уничтожении планеты принадлежит не сверхразуму, а Учителю-человеку. Экс-человеку. Где-то на дне этого серого мешка с информацией дремала память человека, генетически связанного с полностью технократической и почему-то угасшей цивилизацией. На технической базе ее он и построил свою паразитирующую модель. Эта давняя память и подсказала ему решение, когда он убедился в бесплодности своего создания. Вот так. А в голубокурточников он не верил, считая их подсобным пластом жизни, как подсобна, скажем, сердечно-сосудистая система, питающая высокоразвитую нервную. Мы были дальновиднее — вот и все. В двухслойной модели Учителя оказался зародыш общества, способного самостоятельно развиваться и совершенствоваться. Мы уже слышали первый крик новорожденного, видели первый его шаг в будущее. А сейчас перед нами стоит задача… — Библ помолчал секунду. — Итак, с чего начать?
Экран видеоскопа, позволявший наблюдать окрестности станции даже в направлении, закрытом от глаз, вдруг помутнел, словно застланный розоватым туманом. Туманная пелена вздувалась и опадала, как плохо натянутый парус. Но самое любопытное было даже не в оптическом, а в акустическом волшебстве.
Экран заговорил. Точнее, повторил с механической однотонностью последние слова Библа:
— С чего начать?
Сидевшие за столом смолкли, удивленно переглянулись и воззрились на невидимого за экраном собеседника.
— Может быть, эхо? — предположил Малыш.
— Нет, не эхо, — проскрежетал экран, — это мы спрашиваем. Мы прослушали весь разговор и ждем совета. Мы действительно не знаем, с чего начать.
— Фью? — спросил Капитан.
— Здесь и Фью.
— Как же вы ухитрились передавать звук? Шлемы для этого не приспособлены.
— Создали дистанционное акустическое поле. Метод постоянных импульсов с автоматической коррекцией.