— Почему? — хотелось спросить Капитану — о миражах-то он знал наверняка больше Стойкого, но из осторожности промолчал.
— А можно где-нибудь встретиться с сиргами? — спросил Малыш.
— Встретишься. — Стойкий к чему-то прислушивался. — Может быть, очень скоро.
Он что-то сказал своему спутнику, но что именно. Капитан не «услышал»: мысль была заблокирована.
— Уйдем отсюда, мы уже не нужны. — Стойкий взял Капитана под руку. — Драка скоро закончится, а ножей у них больше нет.
— А что будет с ними? — Капитан кивнул на безжизненные тела гедонийцев.
— Отправят на перекройку.
— Когда?
— Ночью.
— Кто?
— Не знаю. Утром их уже не будет. Так всегда.
Капитан последовал за гатрами. Ксор давно уже исчез в толпе, предпочитая не оставаться в обществе сверхлюдей, а Малыш почему-то задержался на площади, внимательно оглядел ее, словно пытаясь запомнить что-то, и чуть было не прозевал своих спутников, которые шагали к центру города, избрав древний пешеходный маневр вместо сказочной телепортации.
А ярость оставшейся позади драки уже погасла, гедонийцы скучающе расходились, равнодушные к тем, кто не мог встать.
5. Охота на ведьм. Сирги
«Кто может здесь бунтовать? — думал Капитан. — И как? И зачем? И против кого? Только вопросительные знаки. Выходит, до тошноты логичная система Учителя оказывается нелогичной в самой основе. Все контролируется — и тревожат Аору бесконтрольные сирги. Не годишься для жизни в городе — на перекройку тебя! Ан нет: сирг-то неуловим, Стойкий сам признал это. И все-таки не верится что-то в революционность бунтарства сиргов. Что им, система не нравится? Чушь, не может быть: они к ней за тысячелетие привыкли, как к любому набору информации. Система — это они сами, и уничтожить ее — значит уничтожить их самих. А такое самопожертвование что-то очень сомнительно. Скорее всего, бунт — самоцель, бунт от скуки, от вседозволенности, бунт ради бунта. И кто знает, может быть, за эти „бунтарские“ выходки им инединицы отсчитывают не скупясь. Потому и бунтарство их не вызывает протеста и карательных мероприятий, а по объему информации они, возможно, и сверхлюдей переплюнули. Впрочем, все это домыслы. Сосешь помаленьку собственный палец».
— Куда мы идем? — почему-то шепотом спросил Малыш.
Капитан пожал плечами: не знаю, мол, не спрашивай, а Стойкий, перехватив мысль, обернулся:
— Вы хотели встретиться с сиргами. Мы идем к ним. Они знают, что мы придем.
— Откуда?
— Мы всегда приходим, когда они устраивают охоту на ведьм.
«Застряли в плену земных ассоциаций, — раздраженно бурчал про себя Капитан, — и пока не вырвемся, не поймем ни черта. Может быть, сирги — это местная инквизиция? Даже на Земле одинаковые слова могут иметь в разных языках разный смысл. Отстраниться от земного, привычного, не сравнивать, не искать аналогий — их просто нет, — вот тогда, может быть, и раскусим этот орешек».
До сих пор молчавший ксор — оказывается, он следовал в отдалении, стушевавшись в присутствии сверхлюдей, но не рискнув совсем исчезнуть в толпе, как впервые предположил Капитан, — вдруг заявил о себе:
— Не пойду дальше.
— Почему? — удивился Малыш.
— Не хочу.
Ксор стоял на краю туннеля, по-птичьи нахохлившись, и казалось, стал меньше ростом, ужался как-то, сбычился, скосил глаза. Что-то, видимо, испугало его. Что? Кругом не было ничего страшного, что отличало бы этот пейзаж Аоры от других, уже виденных. Но ксор, еще раз послав упрямую мысль о нежелании сопровождать их, вдруг исчез, как исчезали столы, стулья и все живое и неживое, если ему приказано было исчезнуть. Капитан даже не размышлял об этом исчезновении. Был человек, мыслил вместе с ними — и нет его. Жалко? Пожалуй, нет. Удивительно? Едва ли. Все, с чем они сталкивались в этом мире, было не менее удивительным. И самое удивительное, вероятно, ожидало их впереди.
— Почему все-таки он сбежал? — Малыш никак не хотел примириться с внезапным исчезновением ксора.
— Боится, — пояснил Стойкий.
— Чего?
— Сиргов.
— Разве они так страшны?
— Увидишь.
— А вы не боитесь?
— Нет.
Но отрицание Стойкого последовало не сразу, и, почувствовав или, вернее, заподозрив в этом какую-то неуверенность, Капитан задал еще один лукавый вопрос:
— Кто же сильнее, вы или сирги?
Стойкий опять ответил не сразу, да и ответ его не был ответом. Посланная им мысль сформулировалась лаконично и повелительно:
— Мы теряем время. Сирги ждут.
Они и вправду ждали — может быть, сверхлюдей, а может, еще кого-нибудь, откуда узнаешь? Их было четверо — все в одинаковых белых хитонах, с одинаковыми повязками на лбу, в тонкую линию сжатые губы — братья-близнецы, не различишь. Они сидели внизу на квадратной плоскости, распределяясь по углам, сидели на корточках, касаясь руками земли. Может быть, кто-то из четырех был тем первым, кто встретил землян в Аоре.
Никого не было вокруг — ни любопытных зрителей, ни случайных прохожих. Страх разогнал всех, запрятал в норы. Страх стер со стен туннелей даже цветные бегущие рисунки — некому было их создавать в погоне за инединицами.
И только посреди площадки, по углам которой застыли, как надгробия, сирги, стояла группа женщин — небольшая, человек пять-шесть, не больше. Капитан не мог сосчитать точно: что-то мешало ему, видимо то же, что удерживало женщин на месте, не позволяло им разбежаться, спрятаться, укрыться от непонятной опасности. Гипноз? Нет, нечто материальное — колеблющаяся дымка, разреженный туман, завернувший женщин в прозрачный кокон. Да они и не пытались вырваться, примирившись с неизбежным или просто потому, что сознание и воля были подавлены чем-то парализующим, как наркоз.
Стойкий и его спутник уселись прямо на крышу, по которой пришли к загадочной площадке, не то к судилищу, испугавшему всех в округе, не то к месту ритуального обряда, который не предусматривал зрителей. Тем не менее сверхлюди явились, презрев опасность, о которой, видимо, знали и с которой считались. Что их привело сюда? Законы гостеприимства по отношению к землянам, желание показать им все любопытное в городе? Вряд ли, решил Капитан. Космонавты еще не видели здесь альтруистов, да и земляне для высших кланов Аоры — только вольные, необученные человечки с ничтожным запасом драгоценной здесь информации. Нет, скорее именно страх и был той веревочкой, которая тянула сюда сверхлюдей. Волевой человек всегда стремится побороть свою слабость, и спутники землян не были исключением.
Итак, все ждали чего-то; женщины — безвольно; зрители — настороженно; сирги — уверенно. Даже позы их не изменились: те же застывшие жрецы перед богослужением. А то, что подразумевалось под ним, уже началось.
Дымка вокруг женщин стала более определенной — стеклянная колба или пластмассовый мешок. Он медленно рос, раздувался, стенки его поползли в стороны, и женщины потянулись за ними, скорее поплыли, лишенные всякой опоры. «Цирк!» — шепнул Малыш, подтолкнув Капитана. Но тот строго взглянул на него: не болтай глупостей, если не понимаешь. А понять происходившее было трудно. Женщины, прекратив полет, замерли, остановленные чем-то у барьера невидимой арены, и вдруг словно сломалось что-то в окружающем их пространстве, а может быть, и само пространство переломилось надвое: стеклянный цилиндр, разрезанный по диагонали. Зрелище было настолько страшным и неправдоподобным, что Капитан на секунду закрыл глаза — бред или галлюцинация? Но то был не бред. Вместе с пространством «сломались» и женщины: нечто невидимое срезало их снизу, оставив только верхнюю половину тела, повисшую в воздухе. Нижняя бесследно испарилась, исчезла. Может быть, оптический эффект? Капитан взглянул на сидевших рядом сверхлюдей: в их завороженных глазах нельзя было прочесть ни одной мысли. Но безмолвный вопрос Капитана был «услышан».
— Они уже не живут, эти женщины. Отсюда прямо в регенерационные залы.
— Почему?
— Никто не может выдержать искривления пространства в малом объеме.
Капитан даже присвистнул от удивления:
— Искривление пространства! Без гипергенераторов? Бред собачий!
Собак на Гедоне не было, и термин «собачий» гедониец не понял. Он даже поморгал глазами, задумавшись, но мысль не заблокировал.