— О, — заметив мое незначительное преображение, взбодрился мужчина. — Начинаю тебя узнавать!
Я рассмеялась. Подождала, пока Никита обойдет машину и откроет мне дверь — не потому, что его мама все еще наблюдала и где-то в доме на посту стоял папа. Просто у нас изначально так было принято: Никита позволял мне быть женщиной, а я ему — быть мужчиной. Дружбе ведь это никак не мешало.
— Интересно, — подав мне руку, усмехнулся Никита. — Они сразу тебя узнают?
— То есть… — я почти нырнула обратно в салон, но сильная рука уверенно вытянула меня на свежий воздух. — Они что, не знали, что я приеду?!
— Я сказал, что поехал за девушкой. Но что это ты, уточнять не стал. Люблю сюрпризы.
— А я ненавижу!
— Знаю, — вопреки моему возмущению, он широко улыбнулся. — Столько лет пытаюсь тебя приучить к ним — и все никак. Но тешу себя надеждой, что однажды мне это удастся.
— А я тешу себя надеждой, что однажды твоя фантазия все же иссякнет. До сих пор вздрагиваю, как вспоминаю ужа в кровати, гусениц в баночке, плакат с моим изображением на двери школы, твои частушки под моими окнами и лепестки роз по всему подъезду, которые я час выметала. Это неправильные сюрпризы, тебе так не кажется?
— Нет. По-моему, я как раз все делаю правильно, — отмел все упреки мужчина. — Вряд ли кто-то еще может похвастаться, что ты помнишь его подарки спустя долгие годы. И бережешь их, как мой плакат. Но оно и понятно — ручная работа, хэнд мейд.
— Просто твой плакат такой страшный, что я боюсь к нему прикасаться. Как забросила на шкаф — так и лежит.
— Почему это страшный? — удивился Никита и привел аргументы, почему его плакат страшным никак быть не может: — Я, между прочим, старался! Подбирал бумагу, кисти и краски, выбирал клей хороший, чтобы сразу не отодрали, чтобы сюрприз хоть полчаса провисел на двери. Ты же и раньше любила поспать, так что пока бы пришла… А еще сделал надпись разноцветными маркерами, чтобы ни у кого не осталось сомнений — «Самохина Аня — самая красивая и добрая девочка школы!»
— Угу, — буркнула я, — только плакат потом два часа с матами отдирала уборщица, а глядя на твой рисунок, словам уже никто не поверил.
— Печаль, — расплылся в довольной улыбке Никита.
— В это не верила даже я. До самого окончания школы. И только потом…
— Хватит на сегодня воспоминаний, — прервал меня друг, взял за руку и поставил пред материнские очи. — Мам, а что это ты одна? Зови папу! Пусть он тоже вблизи посмотрит на красивую, добрую и отзывчивую девочку, которая пала перед моим обаянием и согласилась разделить со мной тот страх и ужас, что вы уготовили! Вот. Привез. А вы не верили, что я занят всерьез и надолго!
Ой, вцепилась в его ладонь. Ой, что сейчас будет…
— Здравствуйте, Инга Викторовна, — улыбнулась я женщине, грозно взирающей на меня с высоты лестницы.
И неожиданно увидела, как она сначала расслабилась, а затем приветливо улыбнулась в ответ.
— Аня? — ее сомнения рассеялись, когда я улыбнулась шире, а Никита прошипел что-то непонятное, ощутив на себе остроту моих коготков. Женщина распахнула дверь и весело подмигнула мне: — Пойдем, покажу тебе твою комнату. А дом, раз ты всерьез и надолго, тебе потом Никита покажет.
Женщина отвернулась. Я снова попыталась хоть как-то выразить Никите степень своего удивления, но он перехватил мою ладонь, поднес к губам и, пронзив меня насмешливым взглядом, сообщил:
— Единственное место на теле, где я могу позволить себя расцарапать — это спина.
Я видела, что он забавляется. И это было привычным его поведением. Но то ли голос его прозвучал как-то не так, как обычно, то ли я перенервничала от глубокого погружения в воспоминания, но ничего забавного не нашла.
Несмотря на искорки веселья в карих глазах и беззаботный тон, слова Никиты прозвучали совсем не как шутка. Скорее они были намеком или… предупреждением.
Высвободив из захвата ладонь, я поспешила в дом. И сделала вид, что не расслышала фразы, которая прозвучала мне вслед:
— Умная девочка. Не при маме.
Глава № 3
Мы с мамой Никиты сидели на террасе, смотрели на хвойные аккуратные кусты и деревья, приятные глазу, пили вкусный чай с не менее вкусными конфетами, вполне беззаботно болтали, пока мужчины говорили о чем-то своем, но я то и дело тихонько вздыхала.
Нет, Инга Викторовна — приятная женщина, и я рада была увидеть, что, несмотря на рост достатка мужа, она не изменилась. Мне кажется, она даже внешне осталась прежней — молодой, красивой, и ее светлые волосы пока избежали седины. И отец Никиты — Иван Петрович остался, как и раньше — просто молчаливым и замкнутым, не став снобом. Его внешность, несмотря на то, что виделись мы довольно давно, также не подверглась серьезным корректировкам — только черные волосы тронула седина, и карий взгляд стал еще более цепким. А так — все тот же высокий и крепкий красавец, каким я его запомнила.