Ко мне подсела девушка, которую я видела еще вчера. Анж нас даже знакомила, но имя вылетело у меня из головы. А вот она мое помнила.
— Привет, Кэти. Я Мира, помнишь? Мы вчера не пообщались толком. Как ты? Как первые дни? Нравится в Торнвуде?
— Да, все хорошо. Спасибо, Мира, — вежливо ответила я, теряясь от ее слишком яркой улыбки.
— У нас сегодня небольшая вечеринка в холле. Будем играть в буриме или просто напьемся. Еще не решили. Хочешь? Приходи тоже. Можешь даже не одна. В семь. О, мне пора. Надо еще пригласить Луиса.
Она упорхала так же внезапно, как появилась. Ее место тут же заняла кудрявая Салли. Ее я запомнила из-за немытых волос, которые сегодня снова блестели от жира.
— Кэти, привет. Как ты смотришь на то, чтобы вступить в клуб романской филологии?
— Эээ, не знаю даже. У меня пока плотный учебный план. Надо догнать целый месяц.
Салли махнула рукой.
— Уверена, тебе это не составит труда. Вот буклет. Найди меня, обязательно. Ладно? Увидимся.
Анж так и не появилась на лекции. Зато до конца занятий я получила еще два предложения для вступления в клуб и одно приглашение на вечеринку. Если в первый день на меня косились, а во второй поглядывали тайком и с интересом, то сегодня народ бесцеремонно глазел. Особенно, когда в столовой я села за стол рядом с Торнтоном.
Бенингтон пришел один. Он ел печеный картофель и сочный стейк. У меня аппетита не было вообще, разве что легкий салат не вызвал приступа тошноты.
— Ты на диете? — спросил Торнтон, когда я села рядом с ним под табличкой.
Разговаривать не очень хотелось, но пришлось ответить.
— Нет. Просто не голодна.
— Это плохо. Почему?
— Угадай с трех раз, мать твою, — выпалила я.
— Тише, — шикнул Бенингтон. — Не надо орать.
— Не надо? Серьезно? Поздно, Бенингтон. Очевидно, о нас знают все.
Он хохотнул.
— О нас. Как мило, дорогая. Я рад, что ты осознаешь всю серьезность наших отношений.
— Очень смешно. Эту серьезность осознают все вокруг, Бенингтон. Особенно твоя подружка, которая не сводит с меня глаз весь обед. Если бы она была чуть более одарена, у меня бы уже случилось отравление токсином от ее ядовитого взгляда.
— Рос не будет тебя беспокоить, — заверил Бенингтон, как всегда невозмутимо.
— Было бы прекрасно, если бы меня не беспокоил ты.
Не знаю, что на меня нашло. Наверно, осознание настигло только теперь. Мне ведь жить с этим до конца года. И потом вряд ли я избавлюсь от репутации использованного презерватива Торнтона.
— Бенингтон, отмени это. Прошу тебя, — взмолилась я. — Ты ведь можешь получить любую. Пожалуйста. Что мне нужно сделать? Извиниться? На коленях?
— Нет, я предлагал это вчера. Сегодня уже не хочется. Правила клуба позволяют отменить все мои желания только в одном случае.
Я загорелась надеждой.
— Каком?
— Если ты исполнишь по желанию каждого, кто свидетельствовал. И если я соглашусь на это.
— Но ты не согласишься.
— Разумеется.
Бенингтон даже отложил прибор и посмотрел на меня с минуту, не отводя глаз. Мне как всегда стало не по себе от жгучего взгляда.
— Я так тебе противен, серьезно? Ты готова лечь под каждого, лишь бы не принадлежать мне?
Разумеется, я не хотела ничего такого. Мне даже в голову не пришло, что желания его друзей могли быть интимными. Хотя пора уже, наверно, спускаться небес. Пока я это делала, Бенингтон, очевидно, принял мое молчание за подтверждение своих слов.
— Что ж, Кэти, спешу тебя огорчить. Я не собираюсь отменять твое рабство. Увижу еще раз наедине с Глоссером — пожалеешь.
Я сглотнула. На языке вертелись оправдания, но говорить я ничего не стала. Он все равно сделал выводы, бессмысленно стучать в закрытую дверь.
Торнтон вернулся к еде, и мне пришлось последовать его примеру. Мы молчали весь обед.
— Твои занятия заканчиваются в четыре. Чтобы была дома не позднее четверти пятого. Займись ужином.
Его повелительный тон выбешивал, но я не стала острить, лишь сказала:
— Я хотела позаниматься в библиотеке. Мне нужно подготовить тезисы для эссе.
— Завтра начнешь, — ответил он. — Сегодня дома занимаешься моими делами. Понятно?
— Понятно, — прошептала я.
— Хватит гонять траву по тарелке, пойдем.
И мы пошли. Торнтон держал руку на моем плече, как и вчера вечером, сегодня утром. Этот жест был абсолютно невинным. Но я была уверена, все знают — я его собственность.