Кальпур видел в женщине твёрдость, которая противоречила мягким изгибам её белоснежной кожи. Дипломат также находил что-то в её осанке, прищуре и положении тела. Что-то, что заставляло думать о привычках кого-то куда более старшего, чем эта жрица, которой, на вид, было порядка двадцати пяти лет.
— Он рассказал, — продолжал говорить Челефи, — что ты — «Святая мать» Аммы, Фира, которая не так давно сменила Хиделинду.
На его слова женщина лишь мрачно и снисходительно улыбнулась.
— Всё верно, — немногословно ответила она.
— Ещё Эралп поведал, что именно ты та причина, благодаря которой, все западные земли Кашмира пылали восстанием, а потому упали в мои руки, как перезрелый плод, — тон визиря стал более серьёзным.
Фира кивнула.
— Я всего лишь сосуд. Я дарую только то, что было налито в меня, — в её словах звучала сила и доля пренебрежения.
«Грозная женщина», — ухмыльнулся Кальпур.
Она стояла голой, под сворой голодных мужских взглядов, но её вид, осанка и тон показывал уверенность. Причём уверенность была слишком глубокой, чтобы её можно было назвать гордостью или глупостью. Скорее… неким величием, которое смогло каким-то чудесным образом снести стену между ней и знаменитым лидером кашмирского восстания.
— И что ты будешь делать теперь? — улыбнулся Челефи. — В момент, когда Амма предала тебя?
Отчего-то сайнадский дипломат припомнил пренебрежение и неверие визиря в других богов. Лишь Триединство… Правильно ли это в текущей ситуации?
— Итог подводить ещё рано, — заявила Фира. — Здесь не карточный стол, за которым можно обсуждать победу или поражение. Твой приход — подарок. Воля богини семейного очага.
— О, — насмешливо фыркнул визирь, — так значит Амма желает смерти своей верной пастве? Уничтожения собственных храмов? Мучений «Святой матери»?
Кальпур нахмурился. Чем больше он наблюдал за Фирой, тем больше противоречий видел. Глаза жрицы сияли влагой, придающей её телу уязвимости и желания обладать. Тонкий стан и объёмная грудь привлекали взор, чем-то неуловимо напоминая молодых деревенских девственниц. Но при этом умудрённый жизнью посол подмечал нечто седое, твёрдое и старое. Непреклонное… Даже пушистый холмик её женского естества…
«Символ противоречий», — подумал сайнадский дипломат. Разумеется он осознавал, что ей, скорее всего «снизили возраст», но это не делало ситуацию лучше. Лишь чуточку понятнее.
Словно манящий взгляд и скрытое обещание девственной юности затмили облик старой ведьмы, но не сумели спрятать венчающий её смысл, висевший вокруг Фиры, как туман.
Даже сейчас, в её взгляде на Челефи, угадывалось нечто змеиное, холодное и полное яда. Что-то злобное и с возрастом ставшее безжалостным. Оно вспыхнуло в глазах этой женщины, раскрасневшейся, задыхающейся и такой манящей.
— Почитатели Аммы принимают любые подарки, которые посылает нам богиня, — пропела Фира. — Даже страдания, которые окутывают наши тела, в конечном итоге несут благо, если на то воля её. Она спасёт нас! От забвения. От тех, кто поддался беззаконию, соблазнившись беззащитной паствой, ведь Тораньон — лишь арена, где души подвергаются испытанию для истинной жизни в мире своих богов. Только испытав всё, что ниспошлёт Амманиэль, можно заслужить место рядом с ней в последующей вечности. Поэтому любые страдания — тлен, по сравнению с грядущим!
Челефи расхохотался. Похоже, слова Фиры и впрямь рассмешили его. Вот только веселье визиря резко контрастировало с очевидным нервным беспокойством его приближённых.
— Получается, даже нынешнюю ситуацию, — развёл он руками, как бы охватывая весь зал, — ты считаешь «подарком»?
— Верно, — тонко улыбнулась женщина.
Кашмирец усмехнулся, коснувшись своей бороды. Его глаза пристально смотрели на Фиру.
— Ты хоть осознаёшь, что я могу отдать тебя на забаву моим солдатам? — спросил он совершенно нейтральным тоном.
— Можешь, — кивнула она, — но не станешь так поступать.
— И почему это? — насмешливо уточнил Челефи.
В мгновение ока Фира стала застенчивой и одновременно распутной. Она даже взглянула на свою грудь, упругую от невероятной молодости.
— Я та, кто рождена чёрной землёй, дождём и потным солнцем, — произнесла женщина. — Амма создала меня по своему образу и подобию, наделив сладостью и трепетом. Я как не вспаханная земля, жаждущая твёрдого кайла. Ты не захочешь делиться моим плодородием, пока в должной мере не утолишь собственный голод.