— Мою собственный голод? — переспросил Челефи, выражая притворное удивление.
— Твои чресла будут сожжены огнём этой страсти, — заявила Фира.
— Сожжены, говоришь, — визирь откинулся на спинку трона, недоверчиво обхватив его подлокотники.
Кальпур пристально изучал «Святую мать», периодически рассеянно моргая. Женщина буквально трепетала от брачного обещания, однако посол чуял твёрдость старого камня. Что-то… Что-то было не так… Что-то смущало его и вызывало периодические мурашки, пробегающие по телу.
«Сколь же сильно поработали целители? — задумался дипломат. — Или в дело и правда вмешались боги?» — как человек учёный, он знал такие случаи. Наиболее наглядны они были во времена Великой войны.
— Даже сейчас, — продолжила Фира, глядя на Челефи, — твоё семя поднимается к обещанной мягкой земле, желая глубоко вонзиться в неё.
Слова, пропитанные животной похотью, вызвали громкий мужской смех, который, однако, быстро прервался из-за нехватки воздуха. Даже немолодой Кальпур ощутил, как будто бы что-то сжалось в груди и напряглось ниже пояса, между ног.
«Она среди нас! — с внезапным ужасом осознал посол. Богиня Амманиэль, древняя, как злоба, старая, как сама земля. Дающая и забирающая. Мужчина чуял её, ощущал с неотвратимостью смертника, уже идущего на эшафот. — Фира — не просто жрица, скорее сосуд, как сама и говорила. Одной ногой она идёт по реальному миру, другой — вне его…»
Кальпур хотел было закричать, предупредить остальных, пытаясь решить ситуацию, пока не стало поздно, но своевременно спохватился.
Его направили сюда не помогать, не заводить дружбу и не сочувствовать. Его роль — оценивать и наблюдать. Даже сейчас, когда Сайнадское царство, формально, заключило с Империей союз, его приказ не был отозван, а первый посол, Гердей, подтвердил прежние договорённости.
«Всё упирается в интересы государства, — осознал он. — Будет ли нам выгодно, если я расскажу Челефи суть происходящего?»
Эмиссар бросил на визиря короткий взгляд. Такой «союзник» его не устраивал, ведь был фанатиком в самом худшем своём проявлении, что делал дьяволов из богов и ад из небес. Так стоил ли этот союз возможного гнева Аммы, которая, очевидно, вела здесь какую-то игру?
«Боги смотрят на нас каждый миг этой жизни», — с дрожью подумал Кальпур.
Случаи вмешательства, о которых он слышал, начали раз за разом проноситься в его памяти. Все они были вычитаны из книг, а многие превратились в старые легенды и мифы. И тем не менее, факты говорили сами за себя.
— Вспахать её, говоришь? — проговорил Челефи, с откровенным интересом рассматривая тело Фиры. Спустя мгновение он развернулся к своим ближникам и с ухмылкой поведал им: — Вот они, пути искушения, друзья мои, — и покачал головой. — Нет им конца!
Своего лидера тут же поддержали. Кашмирцы хохотали, топали и кричали.
— Твои люди мертвы, — продолжил визирь, не поддавшись на уловки Фиры. — Алтари разрушены. Свободный Кашмир не отрицает Амму, но в первую очередь будет возвращать Триединство, — осенил он себя священным символом, который тут же подхватили его соратники. — И лишь потом, когда страна твёрдо встанет на ноги, мы подумаем о том, что может предложить твоя богиня, — он ухмыльнулся. — Думаю, храмы богини красоты будут отлично сочетать в себе функцию публичных домов.
Злые, предвкушающие оскалы за его спиной стали ответом на слова Челефи.
— Если это — подарки, — наклонил он голову, — то я, оказывается, весьма великодушен! — мужчина сделал паузу, позволив своему двору снова похихикать. — Жаль, что императрица ещё не оценила это, — саркастично фыркнул визирь, пригладив свою бороду. — Но, что касается тебя… — Челефи прикрыл глаза, будто бы они подвели его, — думаю, я сумею подарить тебе ещё кое-что. Например, петлю. Или тысячу плетей. Может, — он покосился на дочь, — Йишил припомнит свои навыки и покажет тебе, какой тюрьмой может стать собственное тело.
Кальпур осознал, что уже некоторое время гадал, пытаясь понять, моргнула ли Фира хоть раз, за время речи Челефи. Её взгляд отражал сухую безжалостность, выбеленную, как забытая в пустыне кость. Удивительно, что кашмирский вельможа выдержал его с такой небрежной лёгкостью. Это взволновало посла. В чём причина? Неужто Челефи столь рассеян, что ничего не заметил или причина в том, что его твёрдость не уступала твёрдости Фиры?
«Ни то ни другое не предвещает ничего хорошего, особенно союза», — подумал сайнадский эмиссар.
— Когда-то моя душа уже покидала свою физическую оболочку, но потом вернулась в неё волей богини, — произнесла «Святая мать» и в её молодом девичьем голосе проскрежетали резкие интонации старухи. — Ты не сможешь причинить мне никаких мучений.