После, приезжая из Москвы на фронт в Донской кавкорпус уже в качестве военного корреспондента «Известий», он еще не раз будет и привозить туда, и увозить оттуда, от казаков, новые песни и стихи.
Помню, как не раз на колхозной ли ферме, только что отбитой у врага и превращенной в командный пункт корпуса, или на степном хуторе, вокруг которого погромыхивал бой, казачьи генералы и офицеры Селиванов, Горшков, Стрепухов, Белошниченко, Григорович, Привалов слушали поэта, читающего им свои новые стихи. Так же, как некогда слушали его товарищи в цехе Ростсельмаша. И помню, как выступающий из освобожденного от врагов селения дальше на запад кавэскадрон уносил с собой только что написанную Анатолием Софроновым песню Донского корпуса:
Все зримее представляется поэту образ родной страны, терпящей неслыханные страдания и обретающей в страданиях гневную силу:
Нет, не кажется чужеродным попавшее в эти смоленские строки донское слово «проулок». Все, все связано: прошлое с настоящим, а синева донского впадает в синеву подмосковного неба. И в разлуке любовь к родному краю еще острее. Это она, донская синева, просвечивает и в потемневших от боли глазах России. Не от этой ли, ревниво сохраняемой в памяти синевы, начинается и любовь ко всей большой советской Родине.
Но вот оно и возвращение домой, правда, еще не на Дон, а на Терек и на Кубань. Из госпиталя поэт приезжает туда с удостоверением военного корреспондента «Известий» в дни, когда началось наше зимнее наступление 1942 года. Но Дон еще не освобожден, он еще впереди. В те дни были написаны и строки о всаднике, проезжающем по знакомой и все же неузнаваемой улице («нет ни заборов, ни ворот»), и стихотворение «Казаки за бугром», в котором явственно слышится гром возмездия, нависающего над головами врагов. Из кубанских плавней возвращаются жители в испепеленный хутор, носящий бессмертное имя «Русский». И наконец-то поэт вправе произнести вслух давно уже томившие его слова: «Здравствуй, Дон!»
Из каски, пробитой пулей, выбежал ручей, а на старом винограднике уже появились молодые побеги. Так почему бы теперь влюбленному казаку и не намекнуть подруге, укутывая ее полой своей простреленной бурки:
Тревожная тень этой крылатой бурки еще долго будет скользить по страницам поэта, драматурга и публициста Софронова. Даже тогда, когда он будет обращаться в своем творчестве к самым, казалось бы, мирным темам и образам. С полей Кубани, Украины, Дона, с заводов и фабрик Урала, Москвы, с боевых кораблей флота, из стен творческих кабинетов и лабораторий он привозит новые стихи и поэмы и приводит с собой на театральные подмостки героев самых разнообразных профессий, ищущих, любящих, счастливых и несчастных, объединенных горячим чувством причастности к творческому созиданию на родной земле, ответственности за судьбу своей социалистической Родины. А из-за рубежа, из своих поездок на разные континенты он привозит стихи и пьесы, посвященные волнующим проблемам современной международной жизни, борьбе за мир.