Раздражал только трейлер, болтавшийся впереди из левого ряда в правый и обратно.
– Что он там? Обкурился марихуаны что ли? – недовольно пробурчал Поллак, пытаясь перестроиться в левый ряд и обогнать длинную фуру.
Но трейлер-дальнобой снова замигал поворотником и осторожный Поллак не стал рисковать, смирившись с тем, что придется тащиться позади этой громадины.
Трейлер показал поворотником, что готов уйти направо, на однополосный "Райт тёрн драйв", ведущий на федеральную дорогу сорок четыре.
Поллаку тоже надо было именно туда.
– Вот черт, не удалось обогнать этого монстра, теперь придется тащиться за ним, – ругнулся Поллак.
А монстр и вовсе затух. Мигнул яркими стоп-сигналами и встал по тормозам.
И что теперь?
Не объехать его ни слева – ни справа.
Драйв однополосный – слева и справа бетонное ограждение.
Поллак в раздражении ударил обеими руками по рулю.
– Что он там, совсем ополоумел этот дальнобой? Заснул что ли за рулем?
Вдруг, в зеркало заднего вида Поллак заметил быстро-быстро увеличивающееся в размерах, приближающее, растущее нечто.
Он даже и испугаться не успел.
Это был огромный тягач "МАК" с длинным капотом, для жесткости укрепленным спереди еще и большим хромированным кенгурятником.
На огромной скорости, не тормозя, тягач ударил "мустанг" Поллака и бросил его на стоящий впереди прицеп.
Хруст и звон разлетающихся калёных стекол.
Скрежет разрываемой жести и алюминия…
– Классно провернули, – сказал Бэрроу, глядя на фотографию искореженного автомобиля.
– Как товарища Машерова под городом Минском, – сказал Хендермит, – хорошая школа. …
Лёля совсем заплыла на своем Чувакове.
Он такой сильный.
Он такой опытный.
Он такой страстный.
Он такой нежный.
Он такой умный, наконец.
И даже красивый.
Да-да.
Красивый.
Ведь и лысоватые пожилые мужчины могут быть очень красивыми.
В Лёле проснулась страстная любовница.
Любовница, в которой одновременно уживалась заботливая и нежная жена, думающая о своем муже, о своем мужчине как о приоритете, которому нужно сделать хорошо даже за счет своего нехорошо.
Страсть женщины мазохистична.
Женщина хочет страдать.
И Лёля, не давая себе отчета в том, что и как делает, хотела только одного, чтобы ее Чуваков был теперь счастлив.
– У нас очень много денег, – сказала Лёля, лучезарно улыбаясь своему солнышку.
Солнышко, откинувшись на подушках, лежало в постели и курило французский галуаз.
– А где сейчас твой отец? – спросило солнышко.
– Папа улетел, – ответила Лёля и личико ее слегка омрачилось тенью мимолетной грусти, – папа заболел, он улетел в Калифорнию, там есть хорошая клиника и есть хорошие врачи.
– Я надеюсь, что у твоего папы все будет хорошо, – сказало солнышко, и протянув лучи-руки, солнышко властно коснулось Лёлечкиной груди.
– Иди ко мне, – велело солнышко.
И Лёля пала на своё солнце, не думая о том, что может сгореть. ….
Минаев заметался.
Из ста пятидесяти миллионов первого транша семьдесят он перевел Столбову на счет фирмы, зарегистрированной на его дочь. И пять миллионов Столбов взял себе.
Перевел на счет открытых в Чейз-Манхэттен банке кредитных карточек.
После этого они распрощались. Столбов улетел в Калифорнию, и наверное – навсегда.
Пять миллионов Минаев снял наличными и в двух спортивных сумках передал их Хэндермиту и Бэрроу.
С ними тоже распрощался в большой надежде на то, что больше с ними никогда не увидится.
Свои семьдесят миллионов тоже перегнал на счета в Чейз Манхэттен. Но перегнав, давал себе отчет в том, что когда денег хватятся, когда московские ребята через Интерпол заявят в ФБР, счета эти могут быть арестованы.
Надо было рвать когти.
Минаев вспомнил это забавное выражение, так смешно звучавшее в устах артиста Папанова, игравшего нестрашного бандита Лёлика, говорившего с каким-то непонятно откуда взявшемся белорусским акцентом… Надо рвать когти…
Надо рвать…
А захочет ли рвать когти Грэйс?
Захочет ли она рвать свои нежные коготки? …
– У нас проблема, – начал Антонов, когда Брусилов с егерем слегка поотстали.
Они с Богушом снова были на охоте в Николиной пустыни.
Только осенний опавший лист теперь шуршал под ногами.
И небо открылось в оголенных кронах деревьев.
– Проблема у нас, кинули нас Столбов с Минаевым, и так кинули, что хоть застрелись теперь из этого ружья, – сказал Антонов и для наглядности потряс в руках своей ЗАУЭРСКОЙ двустволкой.
Богуш молчал.
Он знал уже.
– Они даже москвичам отката не перевели, просто хапнули весь транш и убежали, ищи-свищи теперь.
Снова помолчали.
Прошли несколько сот шагов, потом Антонов заговорил.
– Надо что-то делать, Игорь, иначе нас просто в лучшем случае поубивают, ты понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Богуш.
– Так думай, ты же у нас голова, – нервно вскинулся Антонов, – меня же сперва Кучаев на куски порвет, а потом и московские накинутся, кому тендер отдавал?
Где откаты? Где тоннель?
– Не пыли, – спокойно сказал Богуш, – тоннель мы построим, даром что ли перезаклад в смете в два с половиной раза, а хапнули то только первый транш…
Так что ты давай объясни Кучаеву, чтобы второй транш от москвичей пролоббировал, с него и московским откатим, и тоннель построим, ну а уж себе любименьким и Кучаеву придется откаты урезать…
– А верняк построим? – недоверчиво спросил Антонов, – ведь если и со вторым траншем облом получится, то нас с тобой на лоскутки Вагран Аванэсов порежет, и никакой твой Брусилов тебя не спасет.
– Не ссы, построим, – сказал Богуш, – мы и так собирались щит Робинсон у Бамтоннельстроя за бесценок покупать, как лом чермета. Этим щитом и построим.
– Ну, Богуш, на тебя вся надежда, – сказал Антонов, – но если что, то смотри, меня убьют, но и тебе живу не быть, и сыночку твоему тоже, московские таких шуток не прощают.
– Я то не подведу, – сказал Богуш, – а вот этих наших однокашничков из Америки пускай сами московские отлавливают, у них руки длинные, они своего отката не упустят.
А потом была баня.
И в этой баньке, захмелевший от Русского Стандарта, Богуш стал жаловаться егерю – Максиму Анатольевичу на сына.
Урод…
Компьютеры, дискотеки, джуки-пуки…
И, видать, в больную точку попал.
Умного Максима Анатольевича тоже понесло:
– Эти с компьютерами – уроды! – говорил он, – Наше поколение было с портвейном и с Дип-Папл.
Я гляжу теперь на утих деградантов и ужасаюсь.
Уроды.
Сравнить разве можно с их сверстниками с Запада?
Те веселы и раскрепощены – забыли про свои детские увлечения.
А эти – наши, как Мальчиш Кибальчиш своим мальчишам, как Павка Корчагин своему комсомолу до сей поры верны Дип Папл и портвейну – а от того и рожи их угрюмы, потому как обман это был. И Западные ребята врубились в суть обмана, а наши идиоты в силу генетической верности своей – врубиться не могут. Сами Дип-Паплисты уже в рокенролл не верят, а эти старые… угрюмые с морщинистыми изможденными портвейном харями и с жалкими жидкими волосенками – все упорно верят, верят, верят… Страшно ходить на эти концерты, где вся эта жалкая тварь сорокалетних уродов собирается. Инженерики – бывшие студиозы инженерных факультетов – фанаты хард рок и хэви метал.
А вот нынешние – эти не на усилителях БРИГ и колонках С-90 зависают, эти торчат от компьютеров и от Интернета. От процессоров и от сетевых игрушек. И думают в наивности своей, что ушли дальше родителей своих.
Кретины!
Не понимают, что и дип-папл с портвейном это не реальная жизнь, и что Интернет с компьютерами тоже ничуть не лучше и не ближе к реальной жизни!
Это Западные хозяева жизни, тот же Билл Гейтс прекрасно понимают.