Пожилой ученый подошел к штурвалу и крутанул его на один оборот вправо. Голубой свет стал ярче, и, приглядевшись, Марон увидел поднимающиеся снизу пузырьки пара.
— А если… вправо до конца? — неожиданно для самого себя спросил он.
— Тогда самое большее через четверть часа от всего Маллена не останется камня на камне.
— А по направлению ветра на двадцать лиг будет безлюдная земля, — прибавил Рэн. — Если только не мертвая, вроде Железных песков в Красной провинции.
— Примерно год назад, — неожиданно произнес молчавший до того второй ученый, — мы вывалили в канаву отходы плутониевого производства. Так их овцы подлизали, потом корова их отогнала, тоже принялась лизать…
— Зачем? — не понял Марон.
— Не знаю. Соленые, наверное. Так вот, корова через две недели почернела и сдохла.
— А овцы?
— Овцы остались живы. Потом, через полтора года, мы их зарезали. Все ноги были в опухолях.
— Рак костей, — пояснил Рэн.
— Там еще береза росла, — добавил пожилой. — На ней все листья побурели, засохли и опали. Это в начале лета. Но на следующий год…
— Что? — спросил Марон.
— На следующий год дерево как ни в чем ни бывало начало зеленеть вновь.
Несколько минут все молчали, пораженные одной и той же мыслью.
— Все-таки деревья сильнее нас, — выразил ее пожилой ученый. — Сильнее и лучше.
— Одного я все-таки себе никак не уясню, — внезапно признался Марон. — Что же такое эта радиация? Как ее понять?
Но ответа на свой вопрос он так и не дождался. В дверь забарабанили.
— Эй, отпирайте! Вы что там, с бабами? — послышалось снаружи.
— Быстро сюда! Оба! — прошептал пожилой, с натугой открывая тяжелую красно-белую дверь. — Только вглубь не ходите!
Молодой тем временем лил на пол из большой стеклянной бутыли что-то едко пахнущее.
Дверь бесшумно закрылась. Узкий коленчатый коридор погрузился в абсолютную темноту. А снаружи доносилось чихание собаки и возмущенный голос ученого:
— Идите вы все к Червю! У меня и без вас беда: азотную кислоту на пол разлил!
Разоблачение
Марон возмущенно ходил по комнате Синего магистра.
— Значит, формальный суд? Да? — говорил он. — А ведь суд может и оправдать! И что тогда? А? Не было никакого реактора? А я в него лазил. Я там внутри был, ясно вам это или нет? И Рэн был. И потроха реакторные мы видели, правда, через зеркало. Но это неважно, я это все хоть сейчас нарисовать могу.
— Ну, что до рисунка, так я и не то еще могу нарисовать. Если только Совет Семи сочтет рисунок за доказательство, — горько усмехнулся магистр.
— Водно-графитовый реактор, — бесцветным голосом произнес Рэн. — Самая опасная конструкция. В Красной провинции в дни Катастрофы взорвалась точно такая же. Марон этого знать не может.
— А из Семи кто-нибудь это знает? — резко возразил Марон. — Это вообще кто-нибудь в Землях Ордена знает, кроме тебя? Вот тот парень из Фиолетовой, который своего волка на собаку натравил, чтоб ты победил — он знает?
— Аларон из Хорсена? — Рэн неожиданно улыбнулся. — Конечно, знает. Он — единственный взрослый эльна, переживший Катастрофу. Я имею в виду — взрослый тогда.
Марон смущенно замолчал.
— Хорошо. Аларон знает, — внезапно нашелся он. — Но ты же сам сказал: он — единственный. А ты еще имей в виду, что для большинства людей эльнар — это существа из сказок. Я и сам в них не особенно верил, пока тебя не встретил.
— Меня, Тырната, да вот еще Аларона, — еще шире улыбнулся Рэн.
— Ну и что? — снова завелся Марон. — Что вы предлагаете? Всех эльнар в свидетели привести, что ли? Так вы еще будете доказывать, что вы — эльнар. А я вам дело предлагаю. Я — странник, я в своих походах никому отчет давать не обязан. Кроме командора Крихены, а он сейчас сидит под арестом. Так вот, я прямо с утра иду обратно в Маллен, пробираюсь туда внутрь и кручу штурвал вправо до отказа. И еще подберу день, чтоб был сильный северный ветер. Угадайте-ка, что тогда будет с двумя третями Зеленой провинции и всеми их планами? А? Меттен не в счет, он не замешан ни в чем. И, кстати, он гораздо севернее Маллена.
— Хорошо. Меттен севернее, — возразил Рэн. — А Лахуст — южнее. Лахуст тоже не в счет? А деревни от Маллена до Лахуста — тоже не в счет?
— В Лахусте сделали свой выбор, — твердо произнес Марон. — Да, прямого нарушения первого параграфа там не было. Формально перед Уставом никто не виноват. А те, кто видел все и все равно молчал — они первый параграф своим молчанием не нарушали?