— Рэн знает, — откликнулся Марон. — И сделает. А как ты понял, что это такое?
— Сейчас покажу, — кивнул тот. — Дальше решайте сами.
С этими словами он удалился за полки. Марон начал уже беспокоиться, не выпил ли библиотекарь заготовленный заранее яд, как вдруг он появился снова, держа в руках книгу.
— Вот, — сказал он. — Только читайте осторожно, она очень древняя.
Внешне книга выглядела вовсе не такой уж старой. Но, открыв ее, Марон ахнул. Относительно новый переплет скрывал пожелтелую и почернелую пергаментную тетрадь. Первые листы были уничтожены огнем. Последние — водой. Но середина сохранилась…
— Чудовище… наука… — Марон с трудом разбирал черные буквы на обгорелой странице. — Ага, вот почти целая фраза: «Однако же греховные деяния тех, кто впал в эти заблуждения…» Нет, дальше опять не видно.
Он перевернул лист.
— Смотрите-ка, а эта сторона сохранилась куда лучше. Я, например, читаю почти свободно: «Но тем паче должны мы быть бдительны и отвергать Неназываемого каждым своим дыханием, ибо пути его бессчетны. Аз же, грешный, не соблюдя сего, едва не оставил душу свою во тьме Гхойского ущелья, где обитает Великий Червь и с ним — почитающие того, чье имя непроизносимо. И не от праздности написана мной повесть сия, но дабы неосторожного предостеречь».
…Скогул родился в Коре — там, где встречаются скалистые отроги Вэдонга, раскаленные ветра Железных песков и зеленоватые волны Восточного океана. Бестолков и чуден этот маленький городок на самом юге Красной провинции, и виноградная лоза обступает его со всех сторон, подходя к самым стенам. Темным пурпуром наливаются тяжелые грозди, чтобы осенью, слегка подвялившись на последнем солнце, отдать накопленное большим дубовым бочкам. Не год и не два зреет оно там, пока не превратится в крепкое и ароматное, веселящее сердце, знаменитое на все земли Ордена вэдонгское вино.
Но не прельщала Скогула слава корских виноделов, и, когда ему исполнилось четырнадцать лет, он убежал из дома, прихватив с собой собаку. Убежал, чтобы принять Посвящение в столице Желтой провинции — в Киралонге.
Дорога из Кора в Киралонг занимает три дня: день на то, чтобы выбраться на тракт и подняться к Тойскому перевалу, и еще два — на то, чтобы, пройдя по краю Гхойского ущелья, достичь берегов Внутреннего моря.
Но не было Скогулу суждено узреть их. Ибо, желая как можно скорее дойти до Киралонга, он не остановился у перевала на ночлег.
Стемнело, и дорога уже не была различима под ногами. Но чуть в стороне брезжил слабый огонек. Почему Скогул решил, что это огни города, он и сам не знал, хотя, по его же собственным расчетам, они должны были появиться позже и не там.
Но он пошел туда, и это была его вторая ошибка. Первая заключалась в том, что он вообще пошел ночью по горной дороге, которую к тому же толком не знал.
Несколько раз он падал. Один раз скатился кубарем по крутому склону — на его счастье, не в Гхойское ущелье. А когда начало светать, он увидел, что стоит перед дверью небольшого, но очень крепко выстроенного каменного дома. Хозяин сидел на пороге, и лицо его было так изуродовано огнем, что Скогул пришел в ужас.
— Войди, — сказал хозяин таким тоном, что ослушаться было невозможно. И после небольшой паузы прибавил:
— Я потребовал у богов, чтобы они послали мне ученика. Ты пришел. Войди.
Скогул начал догадываться, что перед ним сумасшедший. Богов и просить-то многие за грех почитают, а уж требовать… Но бежать было некуда, и он вошел.
В ближайшем к двери углу дышал пламенем кузнечный горн. Чуть в стороне возвышалась наковальня. На стене висели инструменты. И лишь каменное ложе у дальней стены, похожее на детскую колыбель, только гораздо больших размеров, указывало на то, что это не мастерская, а жилье.
— Войди, — в третий раз повторил хозяин. — Умеешь ли ты раздувать огонь мехами?
Семь долгих лет провел Скогул в доме обожженного кузнеца. И каждый следующий день был непохож на предыдущий. Поначалу он не находил себе места от ужаса, когда каменное ложе хозяина взлетало вместе с ним под потолок и мерно покачивалось там — но потом привык и даже находил это занятным. А уж когда он увидел, как под ударами молота обретает форму кусок раскаленного железа — ликованию его не было предела.
Он выучился делать ножи и топоры, кольца и браслеты, покрывать щиты золотом и эмалью. Учил его хозяин и обращению с камнем, и до конца своих дней Скогул вспоминал его глуховатый голос: