— Слыхали, — кивнул магистр. — Мы — не бессмертные, мы — всего лишь люди, однако же и нам кое что ведомо из преданий, — добавил он с нескрываемым сарказмом. — Сколько раз этот девиз писали на знаменах! А конец был всегда один и тот же: те, кто громче всех вопил про Мир, Справедливость и Равновесие — именно они заливали землю кровью и освещали ее заревом пожаров.
— Если бы только это! — воскликнул Рэн. — Само существование Двух Мечей искажает мир. Лунный Меч равнозначен Солнечному — и тем самым провозглашается, что темные боги равнозначны светлым.
— Бывший крихенский командор спросил бы: «А разве это не так?» — хмыкнул Марон.
— А разве добро и зло — это одно и то же? — ответил ему магистр. — Однако пойдемте. Полдень уже скоро. Кстати, ты не согласишься ли исполнить роль чашедержателя? А то, сказать по правде, не слишком я доверяю здешним рыцарям.
Марон молча кивнул. Недоверие магистра к крихенскому гарнизону было более чем понятным.
Посвящение
Все рыцари — и крихенцы, и гости — уже построились во дворе крепости гигантским четырехугольником. Ворота, по Уставу и обычаю, были распахнуты настежь — двери Ордена открыты для всех.
Четверо юношей с тремя зверями стояли перед магистром в центре каре, и теплый июньский ветер шевелил их длинные волосы. Левая, перевязанная рука главы Синей провинции покоилась на загривке матерого медведя, а в правой сверкал обнаженный меч. Сбоку, у ног Марона, тускло поблескивала огромная — на несколько ведер — серебряная чаша, покрытая белой скатертью. На ней покоились четыре меча в ножнах.
— Есть ли здесь кто-то, противящийся посвящению сих четверых в рыцари? — громко произнес магистр ритуальную фразу.
Четырежды он повторил ее, обращаясь на четыре стороны света, но ответом ему было только молчание.
— Линн, Рамман, Морант и Хургин! — обратился магистр к юношам. — Преклоните колени, ибо я прочту вам первый параграф Устава.
Громко и четко, так, чтобы слышали все, магистр произнес:
— Да не уничтожит более никогда и никто жизни на земле, и во исполнение сего всякому рыцарю Ордена вменяется в первейшую обязанность беречь и охранять все живое в живом мире и пресекать все, направленное на погубление живого!
Тишина воцарилась такая, что можно было расслышать падение булавки.
— Морант! — продолжал магистр. — Ответь мне и рыцарям Ордена: не женат ли ты?
— Нет! — ответил Морант.
— Не обременен ли ты долгами?
— Нет!
— Не имеешь ли ты каких-либо сокрытых болезней?
— Нет!
— Не обещался ли служить другому господину?
— Нет!
— Согласен ли ты, Морант, принести клятву на верность Ордену и миру?
— Да. Я, Морант из Крихены, клянусь беречь и охранять все живое в живом мире и пресекать все, направленное на погубление живого, как повелевает мне Устав и рыцарская честь. Отныне мой дом — моя крепость, и Орден — моя семья!
— Встань, Морант из Крихены, отныне рыцарь Ордена! — провозгласил Магистр, ударяя юношу плашмя клинком по плечу. — Возьми свой меч и носи его с честью!
Морант встал. Меч, предназначенный ему, уже лежал на вытянутых руках Марона. Шагнув к нему, Морант принял свое — теперь уже свое оружие.
Может быть, впереди его ждет бляха офицера, цепь командора или жезл магистра. Может быть, он примет обет странничества и вдвоем со своим зверем измерит своими ногами дороги Земель Ордена Двойной Звезды — от Меттена на западе до Ангнора на востоке, от Гвальта на юге до ледяных пустынь севера… А, может быть, он так и останется до конца дней рядовым бойцом крихенского гарнизона. Но меч вручается один раз на всю жизнь, и никакого другого оружия рыцарю не положено. Ибо честь у воина одна, и достоинство — тоже одно.
А магистр тем временем спрашивал Хургина:
— Не женат ли ты? Не обременен ли долгами? Не имеешь каких-либо сокрытых болезней? Не обещался ли служить другому господину?
— Нет. Нет. Нет. Нет, — отвечал Хургин.
— Согласен ли ты, Хургин, принести клятву на верность Ордену и миру?
— Да. Я, Хургин из Крихены, клянусь… — произнес уставную формулу второй юноша. — Отныне мой дом — моя крепость и Орден — моя семья!
— Встань Хургин из Крихены, отныне рыцарь Ордена! Возьми свой меч и носи его с честью!
Марон уже протягивал оружие Хургину. Тот принял его, и еще одним рыцарем стало больше в Ордене.
— Согласен ли ты, Линн, пронести клятву на верность Ордену и миру?
— Да. Я, Линн из Крихены, клянусь беречь и охранять все живое… — Линн произнес клятву, но ритуального удара плашмя обнаженным клинком не последовало. Юноша по-прежнему стоял на одном колене, а магистр обратился к последнему из оставшихся: