Выбрать главу

— Я что-то не пойму, вы на что намекаете? — осторожно спросила Томка.

— Я об уважении к пожилому человеку толкую! — взъярилась соседка. — Вы вот, нынешняя молодежь, деньги лопатой огребаете, а сами того не знаете, как тяжело нам трудовая копеечка доставалась! А мы, между прочим, ради вашего светлого будущего все жилы надорвали, вы нам по гроб жизни должны быть обязаны! — Старуха выдержала длинную мхатовскую паузу и вынесла вердикт: — Пятьсот рублей в неделю — от этого ты не обеднеешь. Ну и, конечно, демисезонное пальто мне надо новое справить, шапку норковую, зимние сапоги не помешают...

Подруга сначала растерялась от подобной наглости, но потом твердо сказала вымогательнице:

— Не знаю, с чего вы решили, будто я деньги лопатой огребаю. Но даже если бы это было и так, вы — последняя, кому мне придет в голову давать такие суммы. Да и с какой стати? Я помогаю родителям, бабушке, племянникам. Так что на мою зарплату не рассчитывайте. И кстати, не забудьте вернуть тысячу рублей, которую брали в долг.

— Ах так? — прошипела старая карга. — Ну, ты еще пожалеешь!

С этого дня жизнь Томуськи превратилась в ад. Прасковья Никитична забросала участкового заявлениями, в которых, с неистощимой фантазией расписывала злостную хулиганку Тамару. Дескать, ночью девчонка никакого покоя не дает своими гулянками с пьяными песнями под гитару. Днем она оскорбляет беспомощную пенсионерку нецензурными словами. И в любое время суток выставляет мусорное ведро с ядовитой краской под соседскую дверь, чтобы окончательно отравить и без того безрадостное старушечье существование. Кстати, около квартиры старой карги действительно появилось какое-то вонючее ведро. Видимо, она сама же и притащила его с помойки, чтобы сделать свое вранье более убедительным.

Участковый при очередной встрече с Томуськой отводил глаза, но ничего поделать с кляузницей не мог. Тома тоже не могла — ну, не драться же с семидесятилетней женщиной, в самом деле! А Прасковья Никитична, почувствовав свою безнаказанность, совсем раздухарилась. Раздобыв каким-то образом телефон банка, где работала Тома, она принялась названивать туда. Высоким дребезжащим голоском старуха рассказывала про Тамару разные пакости, нимало не заботясь о том, с кем она говорит — с операционисткой или с президентом банка. По банку поползли слухи, опровергать которые у Томуськи не было ни моральных, ни физических сил.

Рассказывая мне эту историю, подруга чуть не плакала:

— Ну что мне делать? Прямо старушечий рэкет какой-то! Может быть, платить этой вымогательнице? В конце концов, так я лишусь всего лишь двух тысяч рублей в месяц, а не всей зарплаты. Меня же скоро уволят!

— Ни в коем случае! — возмутилась я. — И вообще, чего ты так долго терпела? Надо было раньше мне все рассказать. Давно бы уже освободилась от старухи.

И я повела Томуську к Вовке. Выслушав ее горестный рассказ, он кивнул:

— Так, расклад ясен. Вы как хотите — с рукоприкладством или без?

— Конечно без, — испугалась Томуся.

— Успокойся, это он так шутит, — объяснила я. — Слушай сюда, Качалов. Твоя сверхзадача такая: приехать, поговорить со старухой словами из твоих ролей, поблестеть золотой цепью и уехать. В процессе разговора надо дать понять, что ты Томкин любовник, который за нее в случае чего и замочить сможет. Сделаешь?

И Вовка сделал. Он отправился к Прасковье Никитичне сразу же после съемок — в гриме, наколках, на казенном черном джипе. Что конкретно он сказал божьему одуванчику, осталось для нас тайной. Да это, в общем, и не важно. Важен результат, а он не замедлил сказаться.

Тем же вечером в дверь Томуськи робко поскреблись. Она пошла открывать — и замерла на пороге. За дверью стояла Прасковья Никитична и заискивающе улыбалась. В руках она держала тарелку с блинами.

— Вот, соседушка, испекла блинков и принесла тебе отведать. Все-таки Масленица на дворе!

Тамарка, грешным дело решившая, что старуха хочет ее отравить, стала поспешно закрывать дверь:

— Спасибо, мне не надо.

— Да ты не серчай на меня. — Прасковья Никитична умудрилась протиснуться в щель и теперь стояла в тесном коридоре. — Мало ли что между соседями бывает. Вон Ленка-то из соседнего подъезда уговорила Олимпиаду Львовну переписать квартиру на себя, а потом взяла и сдала бабку в сумасшедший дом. Теперь под следствием за мошенничество. А ты разве же на такое пойдешь?

«Я-то не пойду, да вот ты больно прыткая», — угрюмо подумала Томка. Словно прочитав ее мысли, соседка смущенно проговорила: