— Ийя, я шлюха. Правда. И ничего страшного не будет, если я обслужу кого-нибудь. Я делаю много лет. Я профессионал. И, кстати, недешевый. Когда лицо придет в норму — вы же говорили, что придет, — я вполне могу зарабатывать.
— Айре, тебе дали по голове. Я, правда, не знала, что последствия могут сказаться так поздно, но то, что ты говоришь — полная чушь. Я — дворянка, а не бордельмаман. И у тебя, хочу напомнить, швов — как на моей бальной юбке. Не думаю, чтобы ты физически мог делать то, о чем говоришь.
— Ну, во-первых, есть еще и женщины. Вы же сами говорили, что я обаятельный. Пара улыбок — и она заплатит. А во-вторых, есть другие способы.
— Не могу поверить. Я просто не могу поверить, что сейчас обсуждаю с тобой технику платного секса. Ты соображаешь, что говоришь? Ты, вообще, понимаешь, что это — оскорбление?
— Простите. Я десять лет занимаюсь этим потому, что не могу не заниматься. Потому что или я сам встану на четвереньки — или из меня сначала дурь вышибут, а потом поставят. Я привык. Научился. Это просто жизнь. Десять лет я ложусь под любого, в кого мне ткнут пальцем. И я никому не нужен. Меня просто вышвырнули на мусорник, как ненужную вещь. Да, меня отодрали бродяги — и это было мерзко. Но гаже всего было то, что всем было напевать. Любой из этих дам — тех, кто улыбался мне на балу. Любому из джентльменов, которые рассказывали, какой у меня красивый рот. Никто из них даже не оглянулся, когда меня там на части рвали. Сделали бы вид, что не слышат и заговорили о погоде. Вы купили меня, хотя я выглядел, как кусок мяса. Я до сих пор не понимаю, зачем. Вы таскали меня на себе, мыли, кормили. Лечили. Вы думали о том, что мне нужно. Я же заметил — вы купили только мягкую одежду. Удобную. Вы думаете, что если десять лет меня тычут лицом в грязь, то я ничего, кроме грязи и не вижу? Я сделаю все, что нужно. И если я буду подставляться сейчас под кого-то — то хотя бы буду знать, для чего я это делаю. Не потому что этого хочет какой-то ублюдок. А потому что сам так решил.
Ийя осторожно коснулась его руки.
— Айре, у меня никогда не было рабов. В нашей семье это было как-то не принято. Дурной тон. Только слуги. Мне не стоило это затевать. Я завтра оформлю у стряпчего твою вольную.
Айре сгорбился, растрепавшиеся волосы бросили косую тень на бледное лицо.
— Вы все-таки меня прогоните. Я вам не нужен.
— С чего ты взял? Просто будешь слугой.
— Не надо. Пожалуйста. Я буду убирать, стирать, делать все, что скажете. Я научусь готовить. У меня нога почти не болит. Прошу вас.
— Айре, ты останешься здесь. Пока сам не захочешь уйти. Хочешь — убирать — убирай. Хочешь соблазнить домовладельца — пожалуйста. Просто ты будешь свободным.
Айре покачал головой, губы у него дрожали, пальцы тряслись. Это все-таки произошло. То, чего он так боялся. Он знал, что это должно было случиться — и вот оно случилось.
— Я вам не нужен. Вы не хотите меня. Я знал, после того, что вы видели, вы не захотите меня. Чтобы я ни сделал — вы все равно никогда не забудете.
Ийя растерянно смотрела на него.
— Эй. Я думала, ты обрадуешься. Если не хочешь — не надо. Никакой вольной, хорошо. И не сжимай так губы — у тебя там швы. Все. Ты — мой раб. Убираешь, готовишь. Помогаешь с документами. Насчет секса — хочешь, хоть в групповушке участвуй. Не хочешь — просто скажи, что хозяйка — Меняющая Облик, и она не любит, когда трогают ее собственность. А насчет того, что я видела — то это ерунда, поверь мне. Меня это абсолютно не волнует. Я не настолько глупа, чтобы делать вещи, которых не хочу делать. Если бы я не хотела тебя купить — не покупала бы.
Он поднял голову. Ийя был совсем близко. И почему он решил, что у нее жуткие глаза? Огромные, цвета яркой весенней травы под солнцем. Он улыбнулся, чувствуя, как щеки стягивает тубой болью.
— Я не умею готовить.
— Ты умеешь читать. У меня есть поваренная книга.
Позже, когда Ийя ушла, Айре лежал в темноте, глядя в окно. Черные ветви деревьев, похожие на скрюченные старческие руки, скреблись в стекло. Луны не было, низкое рыхлое небо было так близко, что, казалось, распахни створки, протяни руку — и дотронешься до влажных клочковатых облаков, похожих на очески собачьей шерсти. Айре перевернулся на спину, подтянул повыше плед. Лицо покалывало от мази, ныли ребра, немело бедро. Швы между ног зудели так, что хотелось разодрать их в кровь. В спальне скрипнула кровать, Ийя что-то быстро пробормотала во сне, и квартира опять погрузилась в тишину. Айре тихо улыбнулся и закрыл глаза.
Сон пришел нескоро. Мысли мельтешили в голове, обрываясь, отказываясь додумываться до конца. Беспорядочные обрывки, они возникали, пугая своей абсурдной разумностью, и исчезали, оставляя недоумение — как вообще можно было додуматься до такой ерунды. Айре пытался отвлечься, думал о карте, о том, почему точки собирались в круги. Представлял, как будет здорово, если он вдруг до чего-нибудь додумается. И завтра скажет об этом Ийе.