подпрыгивающей походкой Игнат приблизился к маленькой лестнице и, за секунду преодолев несколько ступенек, подошел к пастырю. - Представьтесь, пожалуйста, - пастырь протянул ему микрофон. - Здравствуйте, меня зовут Игнат, - отвечать пришлось незамедлительно. - Уже неправильно, - пастырь размашистым шагом прошелся по задней части сцены, - начни с того, что ты - человек неверующий, а уж потом называй свое имя. - С чего вы взяли, что я неверующий? - удивился Игнат, забывая следить за реакцией зала. Пастырь негромко хмыкнул и быстро приблизился к нему. - Значит, ты хочешь сказать, что ты веришь в частицу Бога, заключенную в бозоне Хиггса? - Я этого не говорил, - Игнат слегка опешил, на вопросы подобного рода он не отвечал никогда, тем более при всем честном народе, поэтому он растерялся. - Так, так, - медленно произнес пастырь, - я вижу, что ты окончательно запутался, потому что, кроме своего имени, ты не можешь сказать ничего. От него исходила некая сила, подавляющая всяческое сопротивление. Игнат чувствовал эту силу и неосознанно признавал ее власть над собой. Пастырь словно ощущал кожей его мысли, он уже заручился поддержкой зала и был готов манипулировать всей массой или каждым человеком по отдельности. Игнат тоже любил власть, но не для того, чтобы злоупотреблять ею, а так, власть ради сладкого осознания обладания ею: просто иметь, держать в своих руках, не делая клинок из куска стали. Игнат просто руководил людьми, в то время как пастырь подчинял их себе. - Так вот, мой сомневающийся друг, - обратился он к Игнату, - как ты считаешь, все ли в природе наделено силой жизни? Игнат не знал, куда девать руки, поэтому заложил их за спину. - Ну, наверное, ну...да, - ответил он с осторожностью. - Деревья, реки и горы наделены силой жизни? - с упором на слово «жизни» продолжал пастырь. - Птицы, звери и насекомые наделены силой жизни? У Игната от умственного перенапряжения начал нервно зудеть затылок, и он уже потянулся было к волосам, однако почесаться не решился и сунул руку в карман. - Вынь руки из карманов, когда с тобой разговаривают! - пастырь рявкнул так, что Игнат вздрогнул и едва не вытянулся по струнке смирно. - Получается, что все вокруг наделено силой природы, а ты - нет! - нотка ехидства прозвучала в его голосе. - Почему? - Игнат ничего не понимал. - Потому что ты спрашиваешь. В зале зааплодировали. Пастырь снова деловито прошелся по сцене, резко развернулся и остановился напротив Игната. - Для того, чтобы перестать сомневаться, необходимо прийти к познанию пацем. Для того, чтобы прийти к познанию пацем, необходимо уметь наблюдать, - он взял свою трость обеими руками и поднес ее прямо к глазам Игната, - наблюдай! - Я приду к познанию, если буду наблюдать трость? - при других обстоятельствах Игнат прыснул бы со смеху в такой момент, но здесь и сейчас ему было совсем не смешно: он был абсолютно обескуражен и сбит с толку. - Важно не то, ЧТО ты наблюдаешь, а что ТЫ наблюдаешь! - с этими словами пастырь взял свою трость за один конец и с силой ударил Игната, пытаясь попасть по голове. Тот быстро успел среагировать, прикрывшись руками. Удары следовали один за другим: по плечам, затылку, пальцам. Было больно, стыдно и непонятно: почему и за что? По мере возможности укрываясь от ударов, Игнат бочком хотел отскочить на край сцены, но запнулся и упал, опершись на согнутую в локте левую руку и выставив вперед правую раскрытой ладонью вперед. Зал молчал. Переход пастыря от слов к действию был до такой степени резким и не поддававшимся никаким законам логики, что люди попросту не знали, как им реагировать. Игнат не видел, как Филипп, сжав кулаки, поднялся со своего места, но его немедленно усадили обратно. Рука пастыря с тростью застыла в воздухе, не решаясь на очередной удар. Он медленно опустил ставшую ненужной деревяшку и отбросил ее в сторону. Та откатилась в угол сцены с глухим звуком. Затем он склонился над Игнатом и с добродушной улыбкой протянул ему руку. Игнат пристально посмотрел в его хитрые прищуренные глаза, и над головой пастыря загорелась предупреждающая надпись: «Враг». В зале продолжала царить гробовая тишина. Зрители замерли в напряжении, ожидая реакции Игната. Все любят последовательных и предсказуемых людей, чувствуют себя с ними надежно, стабильно и безопасно. Игнат совершенно не хотел, чтобы его любили за подобные качества, более того, нередко он и сам выкидывал непредсказуемые штуки, но в этот момент, когда он здесь один, а все остальные - там, Игнат за доли секунды решил подчиниться неписаным правилам и не хватать быка за рога. Он мог бы оказать достойный отпор, но тогда двери секты оказались бы для него закрыты навсегда, и сдержать свое обещание, данное другу, не представилось бы возможным. А Игнат был человек своего слова, поэтому он ухватился за протянутую руку и быстро поднялся с пола. Зал загудел от бурных аплодисментов. - Ты все еще продолжаешь в чем-то сомневаться? - спросил пастырь, вполоборота повернувшись к Игнату. Тот был так огорошен событиями, что не нашел ничего другого, как отвечать то, чего от него хотят. - Нет, я уже ни в чем не сомневаюсь. Мы все - частицы Бога. Пастырь вышел на край сцены и развел руки в стороны. - Вы слышали, друзья мои? Сейчас на ваших глазах свершилось чудо! Игнат проникся нашими словами, и все его сомнения рассеялись! Поздравим же его! - и он начал аплодировать, подначивая зал к действию. В ушах шумело, а перед глазами плясали блуждающие огоньки, когда Игнат спускался со сцены и еле передвигал ногами по ковровой дорожке, стремясь попасть на свое место. Отовсюду слышались поздравления, люди вскакивали со своих кресел, пожимали руки и ободряюще похлопывали его по плечам. Все вокруг было странно, до отупения просто и неожиданно. Когда Игнат, наконец, опустился на сиденье, сзади он услышал тихий шепот. Он был настолько ядовит, что разъедал барабанные перепонки, а желчные слова поражали мозг: - Ну как? Понравилось? Игнат заставил себя растянуть губы таким образом, чтобы в его улыбке не было ни капли боли, ни капли удивления или подавленности, обернулся, обхватив спинку кресла, и смело посмотрел в глаза обеим женщинам: - Мне очень понравилось, почаще бы так. Есть такие люди, выражение лиц которых за доли секунды меняется в зависимости от того, в каком они настроении, оно меняется настолько резко, что со стороны это кажется очень смешным. Вот и сейчас, произнося свои мерзкие слова, женщина саркастично улыбалась, а, получив ответ, мало того, что она перестала это делать, так еще и уголки ее губ моментально сползли вниз. Игнат хохотнул и отвернулся. - Ты как? - спросил Филипп. - Да ничего, - махнул рукой Игнат, - только все как-то непонятно. - Посмотри на детей, - Филипп указал Игнату ряд, где сидели малыши. - Они не шумят, не бегают, просто сидят и смотрят. - И что? - не понял его Игнат. - А то, что в их возрасте так себя не ведут. Детей явно чем-то опоили, чтобы те сидели спокойно. Игнат не знал, что на это ответить. Он просто пожал плечами, ему очень хотелось домой, но семинар все еще продолжался. На сцену вышла высокая немолодая женщина в длинном светлом платье и низким приятным голосом начала объяснять, каким именно образом нужно входить в состояние пацем. Из ее лекции Игнат понял одно: если достигнуть этого пацема, то перестанешь быть восприимчивым ко всем болезням и другим подобным невзгодам, потому что в этом состоянии бедам просто не за что зацепить человека. Голос ее был мягким, тягучим, плавно убаюкивающим. Люди сидели тихо, не сводя с нее умиленных взглядов. Было что-то необычное в переходе от громких будоражащих фраз предыдущего оратора к тихим и спокойным словам новой проповедницы. В какой-то момент Игнату показалось, что от женщины на сцене исходит неестественное свечение. Как будто солнце стояло у нее за спиной, трепетно окутывая всю ее фигуру своими лучами. Игнат перевел взгляд на Филиппа, нервно постукивающего кроссовкой по полу, потом опять на женщину - свечение не исчезло, напротив, оно разгорелось еще сильнее. Оно непрерывно росло и двигалось по сцене вместе с женской фигурой. Игнат пихнул Филиппа локтем: - Ты это видишь? - Что? - не понял тот. - Ауру, свечение, сам не понимаю. Филипп помахал ладонью с растопыренными пальцами перед его лицом. - Ты еще в первый раз на лекции, а уже поддался влиянию. Легко же тебя загипнотизировать, - усмехнулся Филипп. - Никто меня не загипнотизировал. И я не в трансе. Я тут вообще пострадавшая сторона, - Игнат потер болевшие от ударов покрасневшие пальцы. - И как это палка о тебя не сломалась, - не унимался Филипп. - Сам удивляюсь, - Игнат принялся поправлять кудри, выпавшие из-под резинки, - и меня тоже нелегко сломать, я живучий гад, всегда выживу и выползу. Боль только сейчас начала давать о себе знать. В состоянии стресса Игнат никогда ее не чувствовал: он ли бил или били его - никогда громадный выброс адреналина не позволял сломиться под чьим-нибудь упорным натиском. Ни теперь, ни тогда, когда его, еще новоиспеч