ким. Все мы хотим жить безбедно и счастливо, а для этого всей душой, всем своим существом мы должны проникнуться «частицей Бога» и услышать в себе ее голос. Проповедник смахнул с глаз длинную челку, уложенную на «американский» манер, и неторопливо произнес: - Давайте прислушаемся вместе, - он приложил ладонь к уху и слегка подался в сторону зала. - Не слышите? Все это происходит потому, что наш разум и наши сердца заполнены лишней информацией, негативом, они заполнены темной материей, которой необходимо дать выход, чтобы очиститься. Сейчас я начну песню, исходящую из глубины души, из глубины моей души, а вы все! Вы! - он начал точечно указывать на людей из толпы. - Вы! Вы! Будете мне подпевать! И не надо знать слов! «Частица Бога» сама подскажет то, что нужно! Друзья мои, - он обратился к музыкантам, застывшим в ожидании его команды, - начали! Такого выступления Игнат не видел никогда. Это был просто какой-то абсурдный набор звуков, набор непонятных, невнятных слов, выкрикиваемых под громкую музыку. Проповедник орал очень тщательно, порой чуть ли не сгибаясь в три погибели от натуги, а народ вокруг, поначалу слегка ошалевший от такой проповеди, постепенно начал подпевать, выкрикивая бессвязные слова все громче и громче. Игнат склонился к Филиппу, пытаясь докричаться до него сквозь весь этот дикий шум: - На каком языке он орет? Я что, один здесь ничего не понимаю? - Да задолбал уже этот черт американский, у меня от него голова начинает болеть, - ответил Филипп, поглядывая в сторону дочери. - Нет, ты только глянь, эта «конвоирша» вообще на сцену не смотрит. Не нравится ей. Мужик старается, а ей не нравится. Все детей контролирует. Как бы это ее отвлечь, заинтересовать чем-то... - Да... - протянул Игнат, оценивающе глядя на скучающую женщину, - здесь очень постараться надо. Люди вокруг бесновались. И если поначалу они просто старались подпевать харизматичному проповеднику, то через какое-то время все их усилия слились в какой-то единый дикий крик, визг, рев... Люди кричали, зажмуривая глаза и сжимая кулаки до побелевших костяшек, их вопли местами начали переходить на хрип и судорожные захлебывания. - Давайте! Давайте! - Патрик в диком азарте метался по сцене. - Еще громче! Это выходит темная материя! Ее энергия разрушительна, так избавимся же от нее всеми силами! Народ вокруг начал падать в кресла от изнеможения и явной нехватки кислорода. Оценив состояние толпы, Патрик решил, что пора остановиться и дать людям немного прийти в себя, поэтому он жестом приказал плавно заглушить музыку и снова обратился к публике: - Сейчас вы отдохнете и проникнетесь «частицей Бога», которая наверняка заискрилась в каждом из вас. Все мы хотим идти к свету, ибо он не ввергнет нас во тьму. И прямо сейчас я хочу пригласить к себе на эту сцену любого человека, которого я немедленно посвящу в «воина Света», в человека, стоящего на страже вселенского добра, готового делиться своей благодатью с остальными и бороться со злом всеобъемлющим. Ну, кто смелый! Подуставший народ, еще не успевший опомниться от собственных воплей и обессилено раскинувшийся в удобных креслах, не мог так быстро отреагировать на слова энергичного проповедника и в нерешительности молчал. - Эй! - Игнат вскочил со своего места, - я хочу! - громко воскликнул он, потрясая поднятой рукой в воздухе. - Милости просим! - Патрик расцвел в широкой улыбке и раскрыл гостеприимные объятия. Краем глаза Филипп уловил, что «надзирательница» подняла голову и заинтересованным взглядом проводила Игната прямо до сцены. Раньше, когда Игнат шел навстречу пастырю Андрею, что-то внутри его сжималось от непонятной робости и неосознанного страха. Теперь же, подходя к американцу, он не чувствовал ни страха, ни опасений, лишь гнев, злость, азарт и какой-то необъяснимый цинизм руководили им в момент этого решения. Игнат не боялся Патрика. Проповедник не имел власти над его душой. - Здравствуйте, молодой человек, - с легким приветствующим кивком головы обратился к нему Патрик. Пастырь Андрей торопливо вложил свой микрофон Игнату в руку и снова быстро отошел в сторону. - Здравствуйте, проповедник! И все, кто в этом зале! - Игнат окинул публику насмешливым взглядом. - Я, как и все здесь присутствующие, хочу познать в себе «частицу Бога», чтобы не сбиться с истинного пути! Игнат театрально развел руки в стороны, вызывая одобрение зала и бурные аплодисменты. Лиза закрыла глаза рукой, опираясь локтем о колено, и так и продолжала сидеть, чтобы не видеть этого фарса. Филипп отметил про себя, что лицо «надзирательницы» прояснилось, и он мысленно пожелал другу продолжать в том же духе. С интересом рассматривая фигуру Игната с ног до головы, Патрик заметил на его правой руке «змеиную» татуировку. - Друг мой, а это что такое? - спросил он в микрофон, обращаясь не столько к Игнату, сколько к зрителям, при этом поднимая его руку так, чтобы всем было хорошо видно. - Это ошибки молодости, - произнес Игнат в ответ, вызывая смех в зале и смело глядя прямо в бездонные серые глаза американского проповедника. Эти глаза, окруженные сеткой мимических морщинок, смотрели так умиротворяющее и успокаивающе, словно их хозяин говорил без слов: «Доверься мне. Все будет хорошо». Взгляд притягивал и расслаблял, отодвигая гнев и злость на второй план. «У тебя нет власти надо мной, - до крови прикусив губу, заставил себя подумать Игнат. - Сегодня никто не затуманит мой разум». - С такими знаками тебе нельзя вступать под знамя Божье, - продолжал Патрик, отпуская его кисть и отводя взгляд в сторону. - Так что же мне делать?! - с горечью воскликнул Игнат, - что ль руку мне себе отрезать пацема ради? - Не надо сгущать краски, друг мой! Еще не все так плохо в твоей жизни! - Патрик щелкнул пальцами, и на сцену вышел его помощник, бережно сжимающий обеими руками какую-то цветастую миску с торчащей из нее узкой малярной кисточкой. Подобострастно наклонившись, помощник протянул ему емкость, так и забыв распрямиться. - Сын Божий, вытяни свою руку! Глубоко вздохнув, Игнат протянул ему правую руку, в глубине души надеясь, что в миске налит не очень едкий раствор. Перемешав содержимое, Патрик поднял кисть и оставил на вытянутой руке Игната белый развод в районе запястья. - Как белая краска скрывает под собой твои бывшие прегрешения, так «частица Бога» в твоей душе скроет все дурные помыслы и наставит тебя на путь истинный! - с этими словами он сделал еще несколько мазков, полностью скрывающих серебряную татуировку. Зал дружно зааплодировал. Игнат заметил, что взгляд «надзирательницы» жадно устремлен в его сторону. Похоже, что она уже не обращала особого внимания на своих подопечных, полностью превратившись в зрение и слух всего того, что происходило на сцене. Не сводя глаз с ненавистной женщины, вставшей досадной преградой на пути к его дочери, Филипп понял, что пора действовать. Пригнувшись так, чтобы не обращать на себя особого внимания, он покинул свое место и устремился в конец зала, туда, где сидела Саша. Нырнув в нужный ряд, Филипп прикинулся, будто что-то ищет, благо, что расстояние до соседних кресел было большим и проход позволял подобные манипуляции. Народ обращал на него внимания не больше, чем на досадную помеху, мешавшую наблюдать за увлекательным действием на сцене. Он был среди них как тень, мелькнувшая на ленте «пиратского» фильма, быстро исчезнувшая из виду. Сердце Филиппа стучало все сильней и сильней с каждым метром приближения к дочери. Почти поравнявшись с ее светлой макушкой, он шумно уронил телефон на пол и начал делать вид, что упорно ищет свой гаджет в потемках и никак не может найти. Упав на колени и чуть ли не распластавшись на паркете, Филипп дотянулся до Сашиной ноги и чувствительно дернул за маленькую туфлю, заставляя обувь свалиться на пол. Он замер, с трепетом наблюдая за реакцией дочери. - Молодой человек, вы мешаете, - строго сказал ему солидный мужчина в золоченых очках на вспотевшем носу. - Я сейчас, сейчас, - тихо заговорил Филипп, жестом умоляя того успокоиться. Саша медленно подняла туфлю с пола, так же неторопливо надела ее на ногу и, встав со своего сиденья, что-то зашептала на ухо своей «надзирательнице», с нескрываемым любопытством глядящей на сцену. Заметив, что Филиппа нет на месте, Игнат решил не останавливаться на достигнутом и разыграть всю партию до конца. - Это потрясающе! - восхищенно воскликнул он, с деланным удивлением рассматривая свою руку. - Белый цвет ослепительно прекрасен! Он просто покоряет своей чистотой и непорочностью! - Вот видишь, дитя Господне, как тебе сегодня повезло! Ты избавился от темного знака, который не позволял тебе вступить в царство Света! - воздев руки к небу, словно подыгрывая ему, ответил Патрик, и легкая улыбка не сходила с его губ. - Но, отец мой, я хочу покаяться прилюдно... - с видимым раскаянием и дрожью в голосе признался Игнат и потупил глаза. Зал с явным интересом наблюдал за этой сценой, словно за неким спектаклем, преподносящимся в качестве дипломной работы, в которой актеры стараются от всей души. - У меня есть еще з