ирательницы» прояснилось, и он мысленно пожелал другу продолжать в том же духе. С интересом рассматривая фигуру Игната с ног до головы, Патрик заметил на его правой руке «змеиную» татуировку. - Друг мой, а это что такое? - спросил он в микрофон, обращаясь не столько к Игнату, сколько к зрителям, при этом поднимая его руку так, чтобы всем было хорошо видно. - Это ошибки молодости, - произнес Игнат в ответ, вызывая смех в зале и смело глядя прямо в бездонные серые глаза американского проповедника. Эти глаза, окруженные сеткой мимических морщинок, смотрели так умиротворяющее и успокаивающе, словно их хозяин говорил без слов: «Доверься мне. Все будет хорошо». Взгляд притягивал и расслаблял, отодвигая гнев и злость на второй план. «У тебя нет власти надо мной, - до крови прикусив губу, заставил себя подумать Игнат. - Сегодня никто не затуманит мой разум». - С такими знаками тебе нельзя вступать под знамя Божье, - продолжал Патрик, отпуская его кисть и отводя взгляд в сторону. - Так что же мне делать?! - с горечью воскликнул Игнат, - что ль руку мне себе отрезать пацема ради? - Не надо сгущать краски, друг мой! Еще не все так плохо в твоей жизни! - Патрик щелкнул пальцами, и на сцену вышел его помощник, бережно сжимающий обеими руками какую-то цветастую миску с торчащей из нее узкой малярной кисточкой. Подобострастно наклонившись, помощник протянул ему емкость, так и забыв распрямиться. - Сын Божий, вытяни свою руку! Глубоко вздохнув, Игнат протянул ему правую руку, в глубине души надеясь, что в миске налит не очень едкий раствор. Перемешав содержимое, Патрик поднял кисть и оставил на вытянутой руке Игната белый развод в районе запястья. - Как белая краска скрывает под собой твои бывшие прегрешения, так «частица Бога» в твоей душе скроет все дурные помыслы и наставит тебя на путь истинный! - с этими словами он сделал еще несколько мазков, полностью скрывающих серебряную татуировку. Зал дружно зааплодировал. Игнат заметил, что взгляд «надзирательницы» жадно устремлен в его сторону. Похоже, что она уже не обращала особого внимания на своих подопечных, полностью превратившись в зрение и слух всего того, что происходило на сцене. Не сводя глаз с ненавистной женщины, вставшей досадной преградой на пути к его дочери, Филипп понял, что пора действовать. Пригнувшись так, чтобы не обращать на себя особого внимания, он покинул свое место и устремился в конец зала, туда, где сидела Саша. Нырнув в нужный ряд, Филипп прикинулся, будто что-то ищет, благо, что расстояние до соседних кресел было большим и проход позволял подобные манипуляции. Народ обращал на него внимания не больше, чем на досадную помеху, мешавшую наблюдать за увлекательным действием на сцене. Он был среди них как тень, мелькнувшая на ленте «пиратского» фильма, быстро исчезнувшая из виду. Сердце Филиппа стучало все сильней и сильней с каждым метром приближения к дочери. Почти поравнявшись с ее светлой макушкой, он шумно уронил телефон на пол и начал делать вид, что упорно ищет свой гаджет в потемках и никак не может найти. Упав на колени и чуть ли не распластавшись на паркете, Филипп дотянулся до Сашиной ноги и чувствительно дернул за маленькую туфлю, заставляя обувь свалиться на пол. Он замер, с трепетом наблюдая за реакцией дочери. - Молодой человек, вы мешаете, - строго сказал ему солидный мужчина в золоченых очках на вспотевшем носу. - Я сейчас, сейчас, - тихо заговорил Филипп, жестом умоляя того успокоиться. Саша медленно подняла туфлю с пола, так же неторопливо надела ее на ногу и, встав со своего сиденья, что-то зашептала на ухо своей «надзирательнице», с нескрываемым любопытством глядящей на сцену. Заметив, что Филиппа нет на месте, Игнат решил не останавливаться на достигнутом и разыграть всю партию до конца. - Это потрясающе! - восхищенно воскликнул он, с деланным удивлением рассматривая свою руку. - Белый цвет ослепительно прекрасен! Он просто покоряет своей чистотой и непорочностью! - Вот видишь, дитя Господне, как тебе сегодня повезло! Ты избавился от темного знака, который не позволял тебе вступить в царство Света! - воздев руки к небу, словно подыгрывая ему, ответил Патрик, и легкая улыбка не сходила с его губ. - Но, отец мой, я хочу покаяться прилюдно... - с видимым раскаянием и дрожью в голосе признался Игнат и потупил глаза. Зал с явным интересом наблюдал за этой сценой, словно за неким спектаклем, преподносящимся в качестве дипломной работы, в которой актеры стараются от всей души. - У меня есть еще знак, - с печалью в голосе произнес Игнат и расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки. Проповедник все же удивился. Он провел тыльной стороной ладони себе по лбу и шумно вздохнул, собираясь с мыслями к работе по неожиданному сценарию. - Тетя Света, можно мне в туалет? - пропищала Саша, пытаясь всем своим видом продемонстрировать полное нетерпение. - Да иди ты уже, - отмахнулась «надзирательница», не сводя глаз с предстоящего действия. Игнат видел, как Саша быстро вышла из зала и как почти сразу же за ней скрылся за дверью Филипп. Им еще нужно было время, чтобы покинуть помещение и добраться до машины. И Игнат был готов его предоставить. Полностью захватив внимание зала, он постепенно расстегивал пуговицу за пуговицей, медленно выигрывая драгоценные минуты. Резким движением Патрик ослабил узел на галстуке, внезапно затрудняющий участившееся дыхание. - Да прекратите же это! - как-то несмело воскликнула Лиза, указывая в сторону сцены, но ее никто не слушал. «Они уже, наверно, вышли на улицу, - прикинул в уме Игнат, медленно стягивающий с себя тонкую ткань. - Все сидят на своих местах, значит пока что все идет нормально». Патрик наблюдал за каждым движением Игната, нервно покусывая подушечку большого пальца. И когда со словом: «Вот!» - Игнат повернулся к нему спиной, повернулся так, чтобы вторая татуировка была всем хорошо видна, проповедник, выйдя из задумчивости, аккуратно провел своей теплой ладонью по летящей чайке, заставляя Игната вздрогнуть всем телом от этого прикосновения. Игнат с удивлением обернулся на проповедника, и взгляд спокойных серых глаз ему не понравился. Тем временем, Филипп уже обнимал свою дочь в коридоре. - Папочка! Я так тебя люблю! Давай скорее уедем отсюда! - на глаза ребенка снова навернулись слезы. - Тихо, тихо, - уговаривал ее Филипп, сам изо всех сил пытаясь не дать волю несвоевременным чувствам. - Саша, послушай: сейчас нужно как ни в чем не бывало пройти мимо охраны. Как ни в чем не бывало. Поняла? Саша быстро закивала головой, кулачком вытирая слезы. - Тогда пошли, быстро, - озабоченно озираясь по сторонам, Филипп потянул Сашу к выходу. Коридор был пуст. Не нашлось ни одного свидетеля их внезапного побега. На выходе сидел, вальяжно развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, незнакомый охранник и увлеченно играл в какую-то игру на своем телефоне. Увидев Филиппа с дочкой, с невозмутимым видом проходящих мимо него, охранник принял более благопристойную позу и с нескрываемым удивлением спросил: - А что, не понравилось? Филипп бросил на него оскорбленный взгляд и рассерженно произнес: - Там мужской стриптиз показывают, а я еще с ребенком пришел! Срамота! - с этими словами Филипп, пропустив Сашу вперед, хлопнул входной дверью. - Тьфу ты, пакость какая, - плюнул охранник, снова погружаясь в виртуальный мир. До калитки оставалось несколько десятков метров. Еще чуть-чуть - и долгожданная свобода! Филипп изо всех сил боролся с желанием немедленно подхватить Сашу на руки и броситься бежать прямо до машины. Но он понимал, что эти десятки метров необходимо пройти спокойно, не привлекая к себе постороннего внимания. Вон кто-то стрижет газон, вон какой-то работник тащит ящик с инструментами - нужно пройти спокойно, с достоинством обиженного человека, уйти с таким видом, чтобы ни у кого даже желания не возникло не то что задавать вопросы, а и просто подходить. Шаг за шагом, метр за метром - и металлическая дверь распахнулась, ударившись ручкой о кирпичную стену. Шум проезжающих мимо машин, голоса людей, музыка, доносящаяся из окон соседних домов - полноценная жизнь во всех своих проявлениях наконец-то встречала их. Цвета стали ярче, воздух - прохладней, а желание не совершать прежних ошибок стало настолько сильным, что, наконец, схватив Сашу на руки и прижав к груди как самое ценное из всех сокровищ мира, Филипп поклялся себе с этого самого момента быть примерным отцом до конца своей жизни. - Да скроет белый цвет забвения все твои былые прегрешения, - монотонно проговорил Патрик, прикасаясь белой кистью к спине Игната, оставляя на ней аккуратный белый след, спрятавший символ свободы и независимости под плотную пленку масляной краски. «Ну, вроде хватит, - подумал Игнат, - они уже наверняка отъехали». Он развернулся к зрительскому залу и уже хотел было надеть рубашку, все это время сжимаемую в левой руке, но Патрик не позволил ему этого сделать. Происходящее на сцене переставало нравиться Игнату все больше и больше. - У вас есть еще что-то,