Ветер гнал по серому небу клочковатые обрывки туч, обещавших затяжную сырость, подергивал рябью неспешно текущие воды реки и трепал золотисто-русые пряди волос, выбившиеся из-под ремешка. Хьюго механически брел по набережной, не обращая внимания на летящую в лицо пыль. А в висках пульсировало раскаленными каплями: «…я вас убила… довольны?..»
Первым его желанием, когда он выбежал на улицу, было хорошенько треснуться обо что-нибудь головой, лишь бы избавиться от бьющихся в мозгу слов. Потом немного отпустило, а внутри осталось лишь чувство жгучей пустоты. Воспоминаний не было. Ему досталось лишь звенящее эхо услышанных слов и неотступно стоящее перед глазами лицо княжны ди Таэ, искаженное болью.
— Да когда же это кончится!
Последнюю фразу он прокричал вслух, привлекая внимание немногочисленных прохожих. Кто-то недоуменно пожал плечами, кто-то повертел пальцем у виска. Хьюго мысленно застонал и метнулся в первый попавшийся переулок. Пробежав несколько метров, юноша вылетел на пустынную улочку и отрешенно привалился к шершавой стене ближайшего дома…
Княжна ди Таэ, ссутулившись, потерянно брела по улице, засунув руки в карманы брюк и понурив голову. Внутри сердца перекатывалась противная холодная пустота. Пару раз она налетала на прохожих, один раз едва не угодила под колеса конного экипажа. Но ей было все равно. Как же Анне все это надоело — доказывать непонятно кому, что ничего не случилось… А ведь на самом деле случилось, еще как случилось. Она дважды убила свою любовь — тогда и сегодня…
Анна свернула на безлюдную улочку.
«Нет, нельзя превращаться в размазню… — Чародейка стиснула зубы. — Нельзя! Если бы можно было отмотать все назад, как пленку в магнитофоне…»
Княжна тяжело привалилась к серой шершавой стене на углу какого-то здания.
Хьюго вздрогнул так резко, словно его прошил электрический ток, и вынырнул из какого-то мутного облака, обволакивавшего сознание. Магия… Где-то совсем близко. Священник напрягся. Он слишком хорошо знал этот магический след. Как же это нелепо — стоять по разные стороны одного угла.
— Вновь глупая случайность, — проговорил он, упершись затылком в стену.
— Всего лишь глупая случайность, — глухо донеслось с той стороны.
— Когда их слишком много, они перерастают в закономерность.
— Когда их слишком много, начинаешь верить в чудеса, — сердито вздохнула княжна. — И… промахиваешься.
— Даже если бьешь на поражение, — предположил он.
— Даже если, умирая, отрекаешься, — усмехнулась она.
— Отрекаешься? — встрепенулся он. — От чего или от кого?
Ответом ему стало молчание.
Хьюго стоял, прислонившись к стене, а в голове проносились обрывки воспоминаний. Сначала неясные, а потом все более отчетливые.
Мадрид… Мальборг… боль, слишком много боли, своей и чужой. Тело, корчащееся в белых сполохах, безумная битва двух крылатых… Распластавшийся на каменных плитах архонт. Предсказанный шаг вперед, совершенный обреченным на смерть — на смерть во спасение, ради выполнения когда-то данной клятвы… Летящая стальная молния, холодный пульсирующий комок в груди. Изумрудно-зеленые глаза чародейки, полные ужаса и боли. Он все понял, но понял слишком поздно и произнес не то, что хотел, а то, что должен был произнести… Охнет, он сказал именно то, что требовалось сказать ради ее спасения, а желанное и выстраданное — не успел…
Он вспомнил все.
Княжна ди Таэ, обхватив себя за плечи, медленно сползала по стене, давясь всхлипами.
«Нет-нет, нельзя плакать, нельзя, ты слышишь?!.. — билось у нее в голове. — Он не поймет, он все равно не ответит…»
Кто-то подхватил ее, поставил на ноги. Девушка непроизвольно вцепилась в чужую одежду.
— Господи, да вас же всю колотит! — Хьюго заботливо накинул ей на плечи свой плащ. — Вот так. Я глупец, нужно было сделать это раньше!
Анна сдавленно всхлипнула и разрыдалась в полную силу.
— Тсс, тихо… — Де Крайто нежно прижал ее к себе. — Тихо… Успокойтесь, я вас прощаю!
Замерев на секунду, княжна отстранилась, вывернувшись из рук священника.
«Он что, опять надо мной издевается? — мелькнула мысль. — Думает, мне нужно его прощение?» Плащ соскользнул на землю. Девушка холодно взглянула на священника, отвернулась и побрела прочь, свернув за угол злополучного дома. Невысказанные слова наплывали сами собой, складываясь то ли в песню, то ли в исповедь: