Хэллоран торопливо сбежал вниз по лестнице, и дробь его каблуков оглушительным эхом разнеслась по лестничной клетке. Этот многоквартирный доходный дом, известный под названием «Адской кухни», был несравненно лучше, чем легочные бараки не очень далекого прошлого, темные и страшные места, где Смерть в образе туберкулеза не щадила никого, независимо от расовой принадлежности, вероисповедания, возраста или моральных устоев. Хэллоран достаточно хорошо знал эту жестокую жизнь. Она свела в могилу его дорогого отца. В квартире Кифа было четыре комнаты, ванная и раковина. Правда, не было горячей воды, но ее можно было нагреть на плите. Общий туалет находился на том же этаже, так что мамаша, пока она еще передвигалась самостоятельно, могла, слава Богу, им пользоваться.
Хэллоран выскочил на тротуар и поежился от пронизывающего влажного мартовского ветра. Что-то заставило его оглянуться на мрачный кирпичный фасад дома. Он заметил, как опустился на место отогнутый угол занавески на окне в квартире брата. Хэллоран знал, что там стоит Шейла и ждет, когда он покажется. Он засунул руки поглубже в карманы и завернул за угол.
Хэллоран планировал уехать в Калифорнию, как только наступит весна. Там можно было заработать хорошие деньги и в придачу круглый год наслаждаться солнечной погодой. Он мог бы давать вдвое больше денег в семью своего брата, и у него все равно оставалась бы кругленькая сумма для собственных нужд. Он долго медлил с отъездом, боясь разбить этим сердце бедной старой мамаши. Но в последнее время мамаша стала заговариваться, так что вряд ли она заметила бы его отсутствие. Она буквально помешалась на том, что Шейла за ней плохо ухаживает. Несмотря на заботу невестки, мамаша так ее невзлюбила, что Киф был вынужден дважды за последнюю неделю приглашать отца Фланнагана побеседовать с ней. Старуха плакала, как дитя, и жаловалась, что невестка пытается убить ее, хотя на самом деле его дорогая Шейла заботилась о мамаше не меньше, чем о маленькой Дорин. Вот в том-то и заключается проблема, думал Хэллоран. Она вовсе не была «его дорогой Шейлой», а была женой его брата.
Он согласился поступить на место, которое подыскала ему Шейла, по той же причине, по которой собирался уехать в Калифорнию: это позволило бы ему уйти из дома и находиться подальше от жены своего брата. Он чувствовал, что в противном случае он будет с ней спать.
Ему следовало бы вчера вечером посвятить их в свои планы. Под матрацем, в уютном уголке у Вейлов у него уже давно было скоплено достаточно денег, чтобы оплатить проезд. Но теперь он больше не рвался уехать из города, как это было раньше, до того, как он стал шофером у Чарльза Вейла. До того, как он встретился с хозяйкой.
* * *
«Этот проклятый дом!» — думал Чарльз Вейл. Он лежал в постели, прислушиваясь к звяканью металла о кафель — это слуга раскладывал в ванной его бритвенные принадлежности. Каждое утро в течение пяти лет без трех месяцев Чарльз просыпался в просторной спальне своего четырехэтажного особняка на Риверсайд-Драйв с чувством гнева.
Слуга вышел из ванной и молча взглянул на кровать. По утрам никто не разговаривал с Чарльзом, пока он не заговорит первым. Минуту спустя Чарльз, глубоко вздохнув, произнес:
— Госпожа Вейл и я спустимся к завтраку через несколько минут, Фрай.
— Слушаюсь, сэр. Я передам повару. — Вся прислуга знала, как резко может меняться настроение хозяина. Когда дверь спальни закрылась за Фраем, Чарльз поднялся.
На нем были брюки от темно-бордовой шелковой пижамы. Чарльз перешагнул через них, оставив лежать там, где они упали. В слабом свете нарождающегося дня его плотное тело с хорошо развитой мускулатурой при росте шесть футов и два дюйма представляло собой весьма впечатляющее зрелище. Он потянулся и тут же поморщился, ощутив боль в правом плече.
Прихватив халат, положенный слугой в ногах кровати, Чарльз направился в ванную. Не одеваясь, он брился, стараясь не обращать внимания на боль в правой руке. Еще в школьные годы его темные вдохновенные глаза под копной черных волос в сочетании с изысканной грацией движений нередко делали его объектом заигрываний со стороны гомосексуалистов. Подобные знаки внимания он мгновенно с непомерной жестокостью пресекал кулаками. Вчерашний вечер не был исключением.
Чарльз помассировал пальцы, взял бритву крепче и заставил себя переключиться на проблему куда-то затерявшейся накладной — одну из незначительных проблем, решать которые входило в его обязанности на верфях Вейлов. Отец Чарльза, Труман Вейл, унаследовал верфи от своего отца наряду с прочими предприятиями «Вейл энтерпайзиз». В свои двадцать семь лет Чарльз исполнял обязанности почетного клерка на этих верфях. В отличие от Тру младшего. Старший брат Чарльза возвратился с войны с грудью в медалях. Дома его ждала необременительная работа под непосредственным началом их старика. Чарльз поморщился, когда в памяти всплыла все та же фраза, словно мотив надоевшей песенки, вытесняя из мыслей все остальное: «Этот проклятый дом!»
Чарльз уставился в зеркало на свое покрытое пеной лицо. Труман Вейл объявил о своем свадебном подарке младшему сыну на многолюдном приеме по случаю бракосочетания и передал ключи своей новой невестке. Гизелла приподнялась на цыпочки, поцеловала Трумана Вейла в щеку и искренне поблагодарила. Чарльз сомневался, что она с тех пор хоть раз вспомнила об этом эпизоде.
Сам же Чарльз, у которого скулы свело от гнева, не проронил ни слова. Риверсайд-Драйв! Этот адрес подходил для нуворишей, вульгарных выскочек. Но не для него. Он, как и его родители, принадлежал к Пятой авеню. И должен был получить апартаменты в доме довоенной постройки с потолками высотой в двенадцать футов и дюжиной, а может быть и больше, комнат. Труман Вейл понимал это не хуже сына.
Сестра Чарльза тоже понимала это. Александра была старше его на пять лет. Они с Тру младшим были близнецами. Для Чарльза она была отчасти сестрой, отчасти матерью и чем-то еще, что не так просто поддавалось определению. Как только Труман Вейл объявил адрес своего подарка, ее темные глаза, так похожие на глаза Чарльза, встретились с его взглядом. Она немедленно протолкалась сквозь толпу гостей и взяла его за руки.
— Ты еще ему покажешь, — прошептала она. В тот самый момент смутные желания, терзавшие Чарльза всю его жизнь, слились в потребность, и он понял, почему выбрал себе невесту, по возможности не похожую на сестру, а также почувствовал, что именно по этой причине его белокурая красавица жена никогда его не удовлетворит. Он прижал к себе Александру и ощутил сквозь тонкий шелк платья жар ее тела. Это ощущение сохранилось у него на оставшуюся часть вечера, отсрочив брачную ночь до рассвета.
Чарльз, взглянув вниз, обнаружил эрекцию и рассмеялся. Что бы сказал старик, узнав об этом? Затем он взял себя в руки. До освобождения оставалось еще добрых восемнадцать часов. Несколькими небрежными движениями он завершил бритье.
Когда Чарльз закончил одеваться, была половина седьмого. Он прошел по коридору и постучал в дверь спальни своей жены.
Гизелла, уже в дневном туалете, сразу открыла дверь. Волна ее золотых волос, блестящих и мягких, была перехвачена черепаховым гребнем на затылке. Ей было двадцать два года, и ее коже, гладкой и свежей, как у ребенка, почти не требовалась косметика — разве что чуть-чуть туши, чтобы подчеркнуть длинные загибающиеся ресницы. Без усилий с ее стороны рот ее выглядел, на его вкус, несколько ярче, чем нужно. Он понимал, однако, что изобилие красок и составляло ее красоту, но самой привлекательной чертой этого лица были ярко-синие глаза. Только вот розовое платье спортивного покроя... Чарльз нахмурился, и Гизелла сразу же насторожилась.