— Оксана, Артем Викторович не приезжал? Это Вера.
— Вера Михайловна, здравствуйте, — девушка запинается, — да, он пьян и…
— Я сейчас приеду, — перебивает, хватая куртку с вешалки.
— Вам не стоит приезжать, — но она уже не слышит, несется по ступеням вниз, садясь за руль.
Глава 30(финал 1 части)
Старков залпом выпивает очередной стакан, с грохотом ставя тот на стеклянный столик. По залу гуляет песня рояля, но даже она не в силах хоть как-то разрядить этот пьяный угар.
Высокая, полногрудая брюнетка, отбрасывает назад пышную копну волос, ещё больше оголяя грудь. Провокационно наклоняется над столом, получая смачный удар по заднице.
— Тема, — мурлычет, присаживаясь на спинку кресла
Старков поднимается на ноги, дергая девку за руку. Пальцы с маниакальной силой сжимает ее скулы, притягивая губастую мордашку ближе. Грязный, пьяный поцелуй…
Боковое зрение с моментальной скоростью фиксирует стоящую в проеме холла Веру.
— Что ты смотришь? — резко оборачивается к Кораблевой, взгляд полон презрения, — Глаза она свои выпучила? Вон пошла отсюда! Или может втроем? А? — смеётся, отпивая из стакана, размашистым жестом выставляя руку в сторону, второй же прижимает к себе девицу, фиксируя на ее шее свой локоть.
— Артём…, - шепчет начинающая задыхаться брюнетка, но Старков не слышит. Впивается в Веру взглядом, пожирает ее силуэт. Глаза медленно поднимаются по ее телу, сталкиваясь с хрустальными от скопившихся слез глазами. Она стоит, словно каменная. Не шевелиться. Сама не шевелиться, а по щекам льются слезы. Молча.
Стискивает зубы, потому что хочется кинуться к ней. Обнять. Не позволить страдать. Не делать больно. Но вместо этого он лишь громко смеется, уничтожая ее взглядом. Смотрит на нее, как на пустое место. Мусор.
— Вали туда, откуда я тебя подобрал; хватит скулить! — резким движением толкает девицу от себя, в два шага подскакивая к Верке. Близко. Глаза в глаза.
— Что ты думала? — едко, — Любовь у нас? — гремит надменным смехом, — кому ты нужна, весь свой интерес я из тебя вытрахал! Девочка-диковинка, — сжимает пальцами ее шею, смотрит в глаза, наталкиваясь там на стену боли и ненависти. Отпускает пальцы, удовлетворившись увиденным. Добивает:
— Никто тебя не драл — я был первым. А ты потекла от одного прикосновения. Как самая настоящая шлюха, — едкий шёпот.
Они стоят в паре сантиметров друг от друга. Он загнал ее в угол, заставляя вжаться в стенку, заковывая в кольцо рук по бокам.
— Да, — сглатывает вставший в горле ком слез и отчаяния, чувствуя, как его ладонь медленно соскальзывает со стены, — как шлюха, — качает головой в такт своих слов, — большего ты и не достоин, — обречённо.
Глаза в глаза. Всего пару секунд. Старков отдергивает руку, делая пару шагов назад. Чувствует, как плечи обвивают чужие руки. Длинные красные ногти впиваются в ткань пиджака, а он неотрывно смотрит на уходящую Веру.
Развернулась уже на ватных, ничего не чувствующих ногах. Шла, гордо выпрямив спину. Так, словно по подиуму, с высоко поднятой головой. А у самой — глаза стеклянные. Не живые и она сама — не живая. Каждая клетка тела будто взрывалась, как по цепочке, друг за другом. С бешеным гулом, болью. Эта боль осела в груди, впиваясь колкими, острыми, как бритва, шипами в остатки самообладания. Держалась, а внутри рушилась на мелкие, словно атомы, осколки. Тело поразил озноб. Сейчас бы рухнуть прямо здесь, захлёбываясь слезами, но нет. Надо идти.
Шаг, словно удар по лицу. Каждое его слово — хлёсткая пощёчина. Боль, лишающаяся лёгкие воздуха. Пустота. Мрак.
До последнего не верила, не могла поверить в то, что видела, слышала. А теперь, теперь уже поздно. Верь — не верь, лицо своё он показал. Сорвал маску, упиваясь истинным к ней отношением. Вещь, шлюха… Что-то совершенно не имеющее для него значения.
Выбежала на улицу, под дождь. Холодные колкие капли царапали кожу. Ледяной небесный осадок в секунды промочил ее до нитки, заставляя дрожать уже вовсе не от слез; истерика сменялась окоченением. Мёрзла. Тряслась, но продолжала стоять под дождем. Обнимала себя руками, поскуливая, как собачонка. Мокрое лицо украсили чернила туши, вырисовывая свои безобразные узоры.
Тонкая розовая рубашка вымокла, прилипая к телу, обтягивая то, словно вторая кожа.