Пока Стронг был занят какой-то работой в верхних комнатах коттеджа, Айрис сидела в саду в тени старой сливы и читала рукопись, изредка отрываясь от текста, чтобы отогнать назойливую муху или проследить за полетом яркой бабочки. Несомненно, Дэвид был прав: с годами его почерк не стал разборчивее. Это были записи человека, слишком погруженного в важные проблемы, чтобы заботиться о такой мелочи, как каллиграфия. К счастью, для расшифровки у нее было время. Машинку Стронг обещал привезти на следующей неделе.
Желая выпить чашку чая, Айрис отложила папку с рукописью и пошла в дом поставить чайник.
Дэвида не было ни в одной из комнат. Услышав шум над головой, Айрис поднялась на верхний этаж и наткнулась на стремянку, приставленную к чердачному люку.
— Что ты делаешь? — спросила она, просунув голову в люк и увидев хозяина, склонившегося над какими-то щитами.
Он слегка удивился, но ответил охотно:
— Здесь проходит вентиляционная труба, поэтому надо сделать перегородку. Но сначала придется расчистить весь чердак… А вот что ты тут делаешь, черт побери? О чем ты думаешь? Лазишь по лестницам в твоем положении!
— Я пока не разваливаюсь на части! — упрямо ответила Айрис и забралась на чердак.
Там пахло пылью, но было необыкновенно интересно. Настоящая лавка древностей: старые картины, потускневшая от времени посуда с потрескавшейся глазурью, мебель, которой давно никто не пользовался… А в самом углу, где крыша смыкалась с полом, стояла лошадка-качалка с когда-то белыми гривой и хвостом; облупившаяся на боках краска говорила о долгой безупречной службе.
— Она была твоей?
Айрис направилась к лошадке, но в этот миг Дэвид громко закричал:
— Ради бога, смотри, куда идешь!
Когда мужская рука поймала ее за талию, не пуская дальше, у Айрис перехватило дыхание.
— Здесь все старое! Эти доски очень непрочные; стоит ступить между балками, и окажешься прямиком в ванной! А потом бац — и выкидыш!
Тон Дэвида ясно давал понять, что ее присутствие здесь нежелательно. Обиженная, Айрис необдуманно выпалила:
— Для тебя это было бы решением множества проблем!
В ту же секунду она почувствовала, как напрягся Дэвид.
— Раз и навсегда пообещай мне, что эта мысль больше не придет в твою пустую голову! — прошипел он.
— Конечно, обещаю, — быстро согласилась Айрис, только чтобы успокоить Дэвида. Гневная реакция напугала ее.
Почувствовав свою резкость, он неловко сказал:
— Не ходи дальше. А лошадка… она принадлежала моей бабушке, а потом тете.
— Ой, какая старая! — Айрис с умилением посмотрела на изумительную игрушку. Когда-то в детстве она мечтала о такой, но из-за неспособности ее отца подолгу задерживаться на одном месте и его равнодушии к детям ничего подобного у нее не было. — Но ведь твоя тетя позволяла тебе качаться на ней? — она вдруг представила себе Дэвида маленьким мальчиком.
— Позволяла, позволяла… Слушай, зачем ты сюда залезла?
В его словах звучало раздражение. С чего бы это? — подумала Айрис. Он явно не желал ее присутствия. Так что забота о ребенке была всего лишь предлогом…
— Я захотела чаю и пришла спросить, не будешь ли… Ух, ты! Что это?
Дэвид открыл древний сундук и вытащил из него полуразвалившуюся коробку для обуви, из которой вдруг посыпались фотографии. Айрис бросилась их подбирать. Некоторые были очень старыми, выцветшими, с поврежденными краями… Попадались и более поздние, уже цветные снимки.
— Кто это? — спросила она, взяв изображение смеющейся молодой женщины. Ей было лет двадцать, не больше, и смеялась она так, словно ей все нипочем.
Дэвид бегло взглянул на фото и опять склонился над сундуком.
— Это моя мать, — буркнул он.
Айрис стала разглядывать снимок, угадывая в смеющемся лице знакомые черты.
— Красивая… — Задумчиво проговорила она.
— Да, красивая, — сухо прозвучало в ответ.
— Сколько ей здесь лет? — не унималась Айрис, хотя видела неудовольствие Дэвида. Но стремление как можно больше узнать о человеке, к которому она была далеко не равнодушна, заставило ее забыть о деликатности.
— Девятнадцать. Этот снимок был сделан за год до моего рождения.
В голосе Дэвида была какая-то болезненная нотка, которая подсказывала, что он считал себя причиной всех несчастий, выпавших на долю его матери. Айрис глубоко вздохнула и бросилась головой в омут:
— Она что, тяготилась тобой?
— Что ты понимаешь? — вспылил Дэвид. — Она была молода, влюблена без памяти, и ничто остальное ее не интересовало! Я ее такой, — он кивнул на фотографию, — никогда не видел. Она запомнилась мне худой, осунувшейся, всегда одетой в обноски, изможденной работой и нуждой. Мать выбивалась из сил, чтобы прокормить себя и своего ребенка!