Я только и мог что обалдело потрясти головой, а Нинель тем временем медленно, пуговицу за пуговицей расстегивала пиджак, под которым понемногу намечалась черная ажурная комбинация. При этом она смотрела на меня до обморока знакомым холодным прищуренным взглядом нашей классной руководительницы Светланы Игоревны Тавридиной, какой случался у нее каждый раз перед появлением в дневнике очередного язвительного замечания, подписанного сакраментальным «С. Таврид». Но удивительным образом по губам Нинель одновременно блуждала воздушная, непередаваемо глумливая ухмылка, от которой озноб пробегал по телу: Джоконда в окошке дешевого борделя.
Пиджак отлетел в сторону.
Я вчуже успел отметить, что у Ставриды… тьфу, у Нинель довольно пышная грудь с проглядывающими в вырезе кружевной комбинации большими, как инжирины, коричневыми сосками.
Скрипнула стальными зубчиками молния юбки, и та, прошелестев по капрону чулок, упала на пол, отчасти прикрыв модные когда-то белые лодочки. Зато предстали на обозрение длинные и красивые ноги, на сей раз показавшиеся обалделому наблюдателю отнюдь не детскими, а более чем женственными. Глядя прямо мне в глаза, Нинель переступила через юбку и сделала шаг вперед.
У меня перехватило дух, и стало ясно, что надо что-то немедленно предпринять, чтобы полностью не утратить контроль над ситуацией. Пора было остановить все эти сценические перевоплощения в образ согласно поставленной сверхзадаче. Я набрал воздух в легкие и… Ситуация в считаные секунды переменилась столь кардинально, что о контроле над ней пришлось забыть.
Из прихожей донесся явственный звук, в толковании которого не могло быть сомнений: кто-то ключом либо отмычкой открывал входную дверь.
Система Станиславского слетела с Нинель буквально в мгновение ока. Лицо ее перекосило не наигранным, а самым что ни на есть натуральным ужасом. В два прыжка она пролетела мимо меня, дикой кошкой перемахнула через спинку дивана и оказалась где-то за моей спиной, шумно дыша и дрожа всем телом, как испуганная канонадой кобыла.
Вероятно, для ее реакции имелись более серьезные мотивы, нежели для моей. Все еще мало понимая в происходящем, я только и успел что подняться на ноги к тому моменту, как в квартиру практически одновременно ввалились два здоровенных мужика.
Они быстро и грамотно рассредоточились по комнате.
Первый, явно страдающий хроническим фурункулезом, с длинной угрюмой физиономией пожилого мерина в буграх и ямах инфильтратов, обошел диван с левого фланга и встал возле серванта.
Второй, с широким, как тарелка, восточным лицом, посреди которого природа игриво поместила принадлежащий какому-то совсем иному роду-племени нос бульбочкой, выдвинулся на середину гостиной, прикрывая спиной дверь.
Теперь, чтобы увидеть одного, неизбежно приходилось отвернуть голову от другого.
С первого взгляда я определил, что эти ребятки из оперов, ― неважно, полицейских или комитетских, действующих или бывших, но точно из нашенских, родимых. Короткие прически, тесные пиджаки на мощных торсах, уверенные отработанные движения, но главное ― глаза. Зеркало оперской души, которое не спрячешь от наметанного взгляда.
― Черт, ― пробормотал Мерин. ― Я же говорил, эта шлюха наверняка не одна. У нее клиент.
В первое мгновение меня слегка покоробило, что обо мне говорят как о каком-то неодушевленном предмете. Предмете, не имеющем особого значения, ― вроде дивана, который надо обогнуть, чтобы добраться до Нинель. Но потом я вынужден был признать, что, в сущности, так оно и есть: слева под мышкой у обоих ребят что-то оттопыривалось, и мне, безоружному, против двоих профессионалов не светило абсолютно ничего.
― Без разницы, ― нетерпеливо дернув головой, простудно пробасил Бульбочка ― видать, в этой паре именно он был старшим. ― Возьмем его пока с собой.
И уже обращаясь непосредственно к Нинель, прикрикнул жестко и властно:
― Накинь на себя чего-нибудь, а то замерзнешь дорогой!
Это нравилось мне все меньше и меньше. Само по себе огорчало, что пришельцы намеревались умыкнуть мою свидетельницу куда-то в неведомую даль. Но совсем уж ни в какие ворота не лезло их намерение заодно прихватить и меня.
― Постойте, постойте, ― стараясь говорить спокойно и миролюбиво, начал я. ― Вы, собственно, кто такие? И на каком основании врываетесь в частное жилище? Нинель, ― поинтересовался я, оборачиваясь, — это что, твои знакомые?
Но на нее страшно было смотреть: обхватив руками голые плечи, она безрезультатно пыталась унять дрожь, а в широко распахнутых глазах стоял ледяной ужас.