Географическая сторона вопроса заключалась в следующем. Кооперативный устав советских времен предоставлял освободившиеся жилые площади в первую очередь пайщикам и членам их семей. И фамилия покойного Навруцкого распространилась по Стеклянному дому мощно, но компактно. Четыре принадлежащих его потомкам квартиры находились в одном и том же пятом подъезде.
В истории, как положено, имелись и белые пятна.
Никто в доме не представлял, от кого старшая из дантистовых дочек Ангелина прижила своих детей. Знали лишь, что с учителем Игорем Шаховым она познакомилась, когда ее девочки-погодки начали ходить в школу.
Домовая книга засвидетельствовала их брак и удочерение отпрысков жены: Ангелина поменяла фамилию, а детям еще и отчество. Но по прошествии времени брак распался, причем количество Шаховых в кооперативе от этого только увеличилось: вскоре фамилию Кияныча взяла уже его новая жена ― Серафима, в девичестве также Навруцкая.
Теперь и у нее с разницей в пару лет родились сын и дочь. Но куда-то исчезла ее отставленная Киянычем старшая сестра. Именно исчезла: согласно все той же домовой книге числилась живой и зарегистрированной по прежнему адресу, но никто не видел Ангелину уже два с лишком десятка лет.
В отличие от младшей сестры Серафимы, судьба которой оказалась вполне определенна: шесть лет назад она была выписана с занимаемой площади в связи со смертью. Согласно хранящейся в домоуправлении копии свидетельства из загса приключилась она в подмосковной Клязьме от «асфиксии, наступившей вследствие утопления в воде».
Все это для начала работы представляло лишь академический интерес. За исключением разве что деталей географического свойства. Из них следовало, что сам Кияныч проживал и был убит в расположенных на восьмом этаже четырехкомнатных апартаментах, принадлежавших некогда покойному дантисту. Зина и Люсик обитали в трехкомнатной квартире своей матери на шестом. Нинель и ее сестра Алиса имели по двухкомнатной соответственно на четвертом и седьмом.
Обстоятельный Прокопчик выписал даже все номера их телефонов и теперь, за неимением возможности ходить, сидел гоголем: дескать, я поработал, очередь за тобой.
Дабы напомнить, кто все-таки здесь главнокомандующий, я потребовал от Прокопчика принять дополнительные меры к прояснению оставшихся темных мест, они же белые пятна. В основном это касалось старшей дантистовой дочери Ангелины: во-первых, от кого дети, во-вторых, куда это она столь бесследно исчезла.
Ну и заодно маньячка. Вообще-то, аргументы нашей заказчицы выглядели убедительно: ее покойник папаша не нуждался в желающих прикончить его откуда-то со стороны. Их было полно прямо под рукой. Но я довольно долго прослужил в ментовке, занимаясь именно убийством одних людей другими. И усвоил несколько важных правил. Например: истина, лежащая на поверхности, не обязательно является истиной. Или: поверхность, на которой истина лежит, не так ровна, как кажется. А может, это вообще другая поверхность. Или и не поверхность вовсе.
Поэтому Прокопчик получил от меня задание собрать касательно Дамы Бланк максимум информации. Как открытой ― в Интернете, так и закрытой — через наши контакты в полиции и прокуратуре. По возможности очистив от ненужной шелухи. И он с одухотворенным лицом вдарил по клавишам компьютера, словно исполнял Первый концерт Чайковского на конкурсе его же имени.
Чтобы не уронить себя в глазах подчиненного, надо было соответствовать не только словом, но и делом. Я сунул бухгалтерские бумаги в стол и тоже пошел работать.
Но тяжко трудиться на этот раз не понадобилось, ибо источник информации встретился буквально в двух шагах от подъезда. Сказать, что он фонтанировал, было бы преувеличением, но для начала мне хватило и его расслабленного журчания.
Соня Циппельбаум по прозвищу Цыпка, зябко кутаясь в шерстяную шальку, прогуливала по двору своего пуделя по кличке Хусейн. И хотя день уже клонился к вечеру, судя по всклокоченному виду обоих, это был их первый выход на улицу.
Строго говоря, прогулкой процедура называлась с большой натяжкой: фланировала хозяйка, а пудель сидел у нее под мышкой. Иногда Соня, выбрав местечко почище, бережно высаживала его на асфальт, он брезгливо задирал ножку и тут же прыгал обратно ей на руки, с презрением сверкая оттуда на окружающих злобными черными глазками, едва видными сквозь лохмы спутанной шерсти.