— А вот тут ты ошибаешься, мой дорогой. Я как раз очень хваткая, жесткая, и у меня мужской стиль поведения.
— Не наговаривай на себя. Все же я знаю тебя почти два десятка лет. Раньше по неопытности принимал твою браваду за чистую монету, но уже давно понял, что это лишь маска.
«Надо же… — мысленно подивилась верная боевая подруга. — Третий мужчина из многих, что прошли через мою жизнь, разгадал, что прячется за рисовкой… Вот уж не ожидала, что именно Серега поймет мою истинную натуру. А хотя… Чему удивляться? Именно он шестнадцать лет назад был настроен на меня так, как никто из последующих любовников. Его мои взбрыки не обманули. Серж тонкий и эмоциональный человек, многое постигает интуитивно».
Алла смотрела на него уже другими глазами и — чего уж притворяться перед собой?! — жалела, что так плохо с ним рассталась.
Живет ли в его душе обида на нее? Сергей раним, как и любой творческий человек. К тому же его никто никогда не бросал. Он сам, остыв, расставался с очередной дамой сердца. Наверное, ему было больно, когда она его бросила. Вообще-то не бросила, а с нарочитым цинизмом предложила разбежаться, проанализировав себя, его и их отношения как энтомолог, раскладывающий насекомое на предметном стекле. Но ему от этого не стало легче. Может быть, еще больнее.
Почему-то ей захотелось быть откровенной.
— Ты меня очень удивил, Сержик. Раньше я воспринимала тебя иначе — как идеалиста, склонного смотреть сквозь розовые очки. А оказывается, ты умеешь анализировать и видеть то, чего не замечают другие. В моей жизни было всего лишь двое мужчин, которые поняли, что я придуриваюсь. Остальные воспринимали такой, какой я хотела предстать.
— Я тебя обидел?
— Удивил — не значит обидел. Ты приоткрылся мне с неожиданной стороны. Скажу тебе еще одну очень важную вещь. Пять месяцев назад этого разговора просто не могло состояться. На попытки мужика перевести беседу в такую тональность я бы тут же стала ерничать, желая доказать, какая я вся из себя лихая-бедовая, мол, мне все нипочем. Признаюсь как на духу — доверительных разговоров с мужчинами о собственной персоне я никогда не вела.
— Видимо, перемены связаны с твоим ранением?
— Не с ним самим, а с его последствиями. Олег говорил, что я перенесла клиническую смерть. Оказавшись за чертой и вновь вернувшись, я будто заново родилась и стала другим человеком.
— Ты стала не другим человеком, а самой собой.
— Пожалуй, ты прав… В общем-то сути это не меняет. Раньше меня воспринимали бой-бабой, да и я уже сжилась с собственной маской и сама поверила, что такая и есть.
— Да, в этом имидже ты была убедительна, — с грустью признал Сергей.
О чем он грустил? О том, что не понял ее раньше? Или о том, что прежняя Алла не пожелала бы его выслушать?..
— Наш психиатр говорит, что я истероидная личность, поэтому мне присущ врожденный артистизм. — Она говорила уже без ерничанья, просто спокойно констатировала факт. — Как подлинный актер не играет, а живет в роли, так и я. Сама не сознавала, что играю роль оторвы, и считала себя оторвой. И даже гордилась этим.
— А теперь?
— А теперь мне это надоело. И даже, признаюсь, немного стыдно тридцатишестилетняя баба, а играю в инфантильные игры, как умственно неполноценная.
— Напрасно ты так о себе… Ты была очень органична.
— Органична в роли дебильно-инфантильной оторвы?
— По-моему, не стоит на этом фиксироваться, — мягко произнес Сергей. Ты уже сбросила эту маску, как змея кожу, и стала собой, но обновленной.
— Да уж, начинаю новую жизнь почти с чистого листа. По-другому строю отношения с людьми, которых знаю много лет. И люди меня воспринимают иначе.
— Многие ведь верят словам и видят лишь внешнюю сторону. Не задумываются о глубинных мотивах поступков других людей, а потому ошибаются в их оценке.
— В этом я уже не раз убеждалась.
— Ты тоже приоткрылась мне с неожиданной стороны…
…Наконец-то Валентина Вениаминовна Бобкова научилась довольно бойко рассказывать о своих «дворянских корнях», «необычных способностях» и вести себя как Магда с Элеонорой, нахватавшись понемногу от обеих «целительниц».
Правда, Леснянский нередко досадливо морщился и сомневался, не переборщили ли они, напичкав имидж и дворянством, и сверхъестественными способностями. На что его верный помощник Гена Соколов отмахивался:
— Да бросьте, шеф! Нормально слепили.
— Может, все же ограничиться чем-либо одним? — колебался Владимир Максимович.
— Ахинею, которую пишет наша курица, будут читать преимущественно домохозяйки, продавщицы и прочие женщины, мечтающие о красивой жизни, каждая Золушка грезит стать принцессой. Такие клюнут на дворянское происхождение, а другим это по барабану. Зато вторые купятся на иную часть имиджа Бобковой — баб, свихнувшихся на почве белой магии, навалом. Посмотрите газеты — в каждой не меньше десятка рекламных объявлений всевозможных «целительниц» и «ясновидящих», значит, эта профессия востребована, раз у них есть деньги на рекламу в престижном издании. Пусть и наша заказчица считается представительницей белой гвардии магов. Таких среди писательниц нет, а для того, чтобы прославиться, нужно чем-то от всех отличаться. По части таланта у нее полный облом, так пусть хоть биография будет подходящая. В этом деле чем больше выделяться, тем быстрее заметят.
— Мы-то сработали неплохо, а вдруг наша курица проколется? И тогда все летит к чертям.
— Да она уже нормально лепит, — успокаивал начальника Гена. — Чешет как по писаному.
— Это в нашем присутствии. А без нас?
— И без нас не растеряется. Въехала так, что уже не съедет. Я и сам порой гляжу на нее и думаю — ну точно крейзи! То, что надо, шеф, — заверил он. — Чокнутее некуда.
— А если кто-то раскусит, что эта старая ворона вовсе не ясновидящая?
— Да как он раскусит-то? Я несколько раз прятался за занавесом в студии Элеоноры, чтобы понять, как она лепит. Такую бредятину несет, а клиентки все готовы скушать. И наша курица научилась так же вещать. «Ясновидящей» деньги платят, а Валентине ж не с клиентками работать.
— С журналистами… — вздыхал Владимир Максимович. — Этих на мякине не проведешь.
— Значит, не надо подпускать к ней журналистов и на пушечный выстрел. Или подпускать только оплаченных.
— Но у писателей бывают презентации, встречи с читателями.
— Придумаем что-нибудь, шеф, — обнадежил Гена.
Разумеется, простенькая фамилия Бобкова не вязалась с разработанным рекламщиками имиджем. Начинающая писательница по-прежнему тяготела к аристократизму и часами торговалась с Владимиром Максимовичем, требуя звучного псевдонима…
Наливаясь тихой яростью, тот тыкал в отлично сфабрикованное генеалогическое древо и пытался вразумить строптивую заказчицу, что в противном случае любой сведущий человек раскусит фальсификацию, но та упорно стояла на своем.
В конце концов сошлись на фамилии Меншикова. Меншиковых в России пруд пруди, и даже дочь потомственного сапожника, имеющая эту фамилию, может соврать, будто имеет дворянские корни.
«Хватит лирических излияний, — приказала себе Алла. — Есть конкретная проблема, и нужно ее решать».
— Сержик, не обижайся, что спускаю тебя на грешную землю, но давай пока отложим душещипательные разговоры до лучших времен и займемся твоим делом. Хотелось бы закончить его в наикратчайшие сроки. Не думаю, что тебе доставит удовольствие потеть на допросе в кабинете следователя. Я провела в казенном доме немало часов и честно признаюсь, не могу назвать их лучшими в своей жизни.
— А ты в каком качестве там оказалась?
— В качестве свидетельницы по делу об убийстве, причем неоднократно.
— В вашем кругу так часто убивают?
— Бывает. Но потерпевшими и обвиняемыми были люди и иного социального статуса.
— Твои друзья?
— Не только. Некоторых я и в глаза не видела.
— Почему же оказалась свидетельницей?
— А вот тут ты вплотную подошел к одному важному вопросу. Дело в том, что, обратившись ко мне, ты попал именно к тому человеку, который тебе сейчас нужен.