— Вроде мы с Филей на память не снимались.
Подойдя поближе, Алла взглянула на разложенные на кровати фотографии и сразу успокоилась — снимков подруги среди них не оказалось. А ее собственных фото было много: вот она выходит из дверей офиса «Примы», вот стоит вполоборота возле своего «фольксвагена» и, видимо, что-то говорит кому-то, стоящему за ее спиной, вот выходит из дверей ресторана под руку с мужчиной.
— Получается, что Филя все-таки следил за мной? — изумилась она. — Мой верный оруженосец попал в точку!
— Зачем это Филиппу?
— Да кто ж его знает! Давай-ка заберем мой фотки, незачем наводить ментов на след. Да и остальные снимки изымем, может, нам сгодятся.
Алла сунула в сумочку свои фотографии и снимки незнакомых ей женщин.
— Пора заканчивать, напарница, долго тут оставаться нельзя, предупредил сыщик.
— Осталось обследовать кладовку, и можно сматываться.
— Давай посмотрим вместе.
Они вышли в коридор, Виталий отщелкнул задвижку на двери встроенного шкафа, и оба заглянули внутрь. На первый взгляд там ничего интересного не оказалось — обычное барахло, которое непонятно зачем хранится в подсобных помещениях. С той лишь разницей, что Филипп держал в кладовой складной мольберт, холсты, баночки с красками, а в стеклянной посуде торчали засохшие кисти. Все было изрядно запылено.
— Похоже, Филя лет сто не брался за кисти-краски, — отметила Алла, небрежно перебирая пыльные холсты — несколько весьма посредственных пейзажей и портрет. — А вот этот сюжетец мне знаком, — хмыкнула она.
Достав картину, верная боевая подруга показала ее напарнику. Там была изображена женщина лет тридцати, в наглухо закрытом черном платье, стоявшая в той же позе, что и на портретах, подаренных Филиппом ей и Ларисе, — тот же поворот головы, уверенный взгляд через плечо, одновременно призывный и чуть высокомерный.
Некоторое время Алла рассматривала картину, потом перевела взгляд на сыщика и тихо произнесла:
— Кажется, я все поняла…
— Куда сейчас? — осведомился — Виталий, когда они спустились во двор.
— Не испытываю желания держать у себя этот портрет. Давай отвезем его в офис «Самаритянина». Пусть стоит там.
— Ты знаешь эту женщину?
— Нет.
— Но хоть что-то о ней тебе известно?
— Понятия не имею, кто такая.
— Зачем же ты забрала ее портрет?
— А может, именно она укокошила Филю?..
Виталий внес портрет в офис «Самаритянина», следом шла погрустневшая Алла.
— Что с тобой? — вскинулась Тамара.
— Да ничего особенного, — усмехнулась верная боевая подруга. — Просто неприятно осознавать себя дурой.
Тома посмотрела на сыщика, но тот развел руками — мол, сам ничего не понимаю. Остальные «самаритянки» переводили взгляд с сыщика на Аллу, пытаясь понять, что произошло.
— В обшем-то ничего особенно нового я не узнала, — начала она, когда все сели за стол в кабинете Матвея. — В общих чертах мне все стало ясно несколько дней назад, но хотелось напрочь забыть об этом. А теперь неприятные воспоминания ожили. — Алла немного помолчала, ни на кого не глядя. — Филипп, мой экс-любовник, оказался банальным альфонсом, действовавшим по привычному шаблону. Он заранее высматривал богатую бабу, одинокую или замужнюю, но скучающую, фотографировал ее в разных ракурсах, а потом писал картину, поглядывая на снимки, причем всех в одной позе, с одинаковым выражением лица. Взгляните, — она кивнула на стоящий возле стены портрет, — почти точно такой же не так давно висел в моем кабинете. Наверное, по Москве найдется еще немало квартир, хозяйки которых бережно хранят аналогичные. Филя, возможно, не сам писал, а просил кого-то — в его кладовке краски уже засохли, все пропылилось. Для этого ему и требовались фотографии будущей жертвы. Судя по средненьким пейзажикам, валяющимся в его шкафу, такое мастерство ему не по силам. Все ж картина передает экспрессию, силу характера. А взгляд! Я видела три портрета, включая собственный, и каждая изображенная на нем женщина безмолвно говорит: «Я хороша и прекрасно это знаю!» С самого начала я чувствовала в мальце какую-то фальшь. Чутье никогда меня не подводило, а людей с двойным дном я терпеть ненавижу. Видать, проинтуичила, потому и бортанула его. Вникать, кто он таков и почему ко мне клеился, было некогда — Парка тогда попала в крутую переделку,[39] — и я со спокойной душой расплевалась с Филей, не тая на него зла. Оправдывалась, что даже если парнишка с душком, то за талант можно многое простить. А если Филипп не сам писал портрет, то и таланта-то, выходит, нет…
Она снова помолчала. Все присутствующие напряженно следили за ней, ожидая продолжения. Наконец Олеся не выдержала:
— Ал, чего ты казнишься-то? Ну, ошиблась в нем, подлецом он оказался, с кем не бывает?! Спроси любую из нас — как часто мы обманывались? И услышишь, что с каждой бывало, и не раз.
— Да как-то неприятно получить такой болезненный щелчок по самолюбию…
— Напарница, по-моему, ты рефлексируешь, — внес свою лепту сыщик. — Ты встречалась с этим мерзавцем всего трижды, почувствовала, что он не тот, за кого себя выдает, и рассталась с ним. С тех пор минул год, все давно в прошлом. Чего страдать?
— Ты прав. — Она уже улыбалась. — На фиг грешки прошлого!
— Эй, а меня тут ждут? — послышался из коридора веселый Люсин голос.
— Люлю приехала, — обрадовалась Алла, все остальные тоже. Неунывающая Люся всем поднимала настроение.
В дверях появилась Люда Бармина собственной персоной, сияя белозубой улыбкой:
— Привет, сыщики и сыщицы! Опять совещание в Филях?
Расцеловавшись с сокурсницами, Люлю хотела уже сесть на отодвинутый Виталием стул, и тут ее взгляд упал на портрет.
— А чего это вы любуетесь на эту стерву?
— Ты ее знаешь? — в один голос вскричали «самаритяне».
— Имела несчастье, — кивнула Люлю. — Это Изабелла Астралова.
— Та, которую убили? — уточнила дотошная Тамара.
— Ага. Правда, не могу сказать, что скорблю по этому поводу. Сволочней бабы в жизни не встречала.
— Откуда ты ее знаешь?
— Интервью у нее брала, еще в те времена, когда она никому не была известна. Тогда мне деньги были нужны до зарезу. Впрочем, как и всегда, со смешком добавила Люся. — А тут как раз началась рекламная кампания по раскрутке никому не известной писательницы. Ее литагента Якова Борисовича Корна я хорошо знаю, работали вместе в журнале «Молот ведьм» — мистика и прочая дребедень, стыдно вспомнить. Зато платили нам хорошо, и это приятно вспомнить. — Неунывающая Люлю расхохоталась. — Как-то раз Яша звонит: «Люся, хочешь заработать триста баксов?» Кто ж не хочет?! Дурных нынче нема. Чего, спрашиваю, надо? А Яшка говорит: «Нужно сделать хорошее интервью с писательницей. Она пока из начинающих, но мы ее активно раскручиваем. Тетка богатая, с жиру бесится, потому стала пописывать романчики. Ну пусть побалуется. Тем более ее муж за все платит. Вопросики я подготовил, ответики тоже, а ты не обращай внимания на ее ахинею, она дама нервная и на редкость стервозная. Если что не по ней — пепельницами и другими тяжелыми предметами кидается. Имей в виду, диктофонов мадам не терпит, так что возьми с собой побольше бумаги и задавай вопросы по списку, а потом мы с тобой все подчистим». Я говорю: «А зачем тогда брать у нее интервью? Давай вопросы и ответы, я изложу все своим языком, и порядок». А Яков: «У тебя глаз острый, ты обязательно подметишь красочные детали. Надо добавить изюминки, а то народ на нее не клюнет. Мы придумали ей имидж, да мадам в него пока никак не вписывается — весьма строптива. Да и черт с ней, дело не в том, какая она, главное — донести до читательских масс ее образ. И вот тут ты что-нибудь подметишь, а уж мы с пиарщиками потом сами доведем все до ума. Может быть, и ты какие-то идеи подскажешь. Вспомни, как мы в „Молоте ведьм“ писали про всякую чертовщину, и сделай уклон в мистику, непонятность. Если что-то придет в голову, телефонируй мне, вместе обсудим и внесем коррективы. Ты задашь вопрос в нужном нам ключе, и мадам тут же ухватится — к этому делу она весьма восприимчива, горазда на красивое вранье и импровизации. Когда я ей что-то советую, эта стерва артачится, но стой г журналисту что-то спросить, ее несет. Вот из этой ахинеи мы потом и выберем то, что подходит к ее имиджу. Потом она и сама в это поверит, и нам с рекламщиками будет легче внушить ей, как соответствовать придуманному образу».