Подойдя к кабинету, Аня, не стучась, дернула ручку и толкнула дверь от себя. Не глядя на Ирину Васильевну, она прошла до стула напротив стола директора и молча села, повернув голову к окну, за которым над голыми изогнутыми ветвями дерева нависло тяжелое, неподвижное свинцовое небо.
— Анна, ну сколько раз можно повторять, — напустила Ирина Васильевна возмутительный тон, — прежде стучатся, а потом заходят.
Ирина Васильевна взяла с секунду молчания. Она поняла, что слова ею сказанные, не только прозвучали как откровенная формальность — они таковыми и были. Сколько раз она уже говорила это упертой Воскресенской! Ирина Васильевна сбилась со счета, сколько попыток было предпринято отучить «хулиганку» от этой дурной манеры, выставляя ее за дверь и требуя войти снова, только прежде постучавшись. Но всякий раз, как она это делала, Аня разворачивалась и уходила, как правило прямиком во двор, где покурив, безвозвратно перелазила через забор.
Разговоры с Дарьей Николаевной — мамой Ани — ничего не дали. Та лишь пожимала плечами и признавалась, что да, ребенок у нее не простой, со сложным характером, но это пройдет: как ни как каждый подросток переживает взросление по своему, а у Ани, может быть, этот процесс немного тяжелее. Дарья Николаевна с первого же разговора не понравилась Ирине Васильевне: слишком она мягка с дочерью; похоже, попускает ей много лишнего, да и сколько можно ссылаться на подростковый возраст и тем искать повод, чтобы не заниматься ребенком?
Не совсем правильное мнение сложилось у Ирины Васильевны о матери Ани, но она по крайней мере не собиралась сидеть и наблюдать как Воскресенская растет чуть ли не беспризорницей, без малейших понятий о должном поведении в обществе. В средствах директор себя не стесняла никогда, какими бы они жесткими не были, тем более, если по ее мнению это должно принести пользу. Зашла она сразу с двух сторон, принявшись одновременно за маму с дочкой. Дабы Дарья Николаевна призадумалась, что дочерью надо заниматься — уделять ребенку чем можно больше внимания, тем более когда Аня растет без отца, Ирина Васильевна обратилась в органы опеки и попечительства, после чего два раза в месяц к Воскресенским стала приходить инспектор Лисенко. Это стало для Дарьи Николаевны унизительным испытанием, но не менее оскорбленной чувствовала себя сама Аня. Хоть бы трижды вселенная вывернулась на изнанку, а звезды поменялись местами с пылью, не простит Аня этого Ирине Васильевне никогда.
Более того — для Ани стало обязательным посещение школьного психолога раз в неделю по пятницам после занятий. Но в этом обстоятельстве, если вселенная все же решит вывернуться наизнанку, то так и быть, Воскресенская простит директора, потому как хотя по-началу она и бегала назначенных ей приемов у психолога, в итоге Ане самой это стало по душе.
— Думаешь, когда ты потом устроишься работать, твое начальство будет это терпеть? Нет, Анна, тебе надо научиться вести себя как все приличные люди. Ты меня слышишь? — продолжила директор.
— Приличные люди, — хмурясь протянула Аня. — У людей, похоже, только приличие и осталось.
— Что ты имеешь ввиду? — всматривалась она в ученицу.
— Да вот, даже ваша Лисенко, — смотрела Аня в окно. — Все у нее по-приличию. Такая вся из себя доброжелательная, ходит, улыбается, слова вежливые подбирает, а ведь слышно, что каждый ее вопрос со злобой. Только и хочет, чтобы как-нибудь унизить, — сказала Аня и шепотом выругалась. — Наверное, свою пустую жизнь этим заполняет.
Ирина Васильевна смотрела на Аню внимательно, немного округлив глаза.
— Лисенко, это кто?
— Из опеки, которую вы натравили на меня. Ее муж шесть лет назад бросил, а с детьми она не общается. И мне кажется, дело не в них. Хотя… Как там? Яблоко от дерева, или что? В этом дряном городишке все про всех известно.
— Мда, Анна… — задумчиво обронила Ирина Васильевна. — Никто на тебя никого не натравлял, — собралась она. — Не придумывай. Не мне тебе говорить, что вы живете… скромно. Все это меры предосторожности. На всякий случай.
— На всякий случай, тогда уж я скажу, — вспылила Аня обернувшись к директору, — хватит мне этим тыкать в рожу. Задолбали! — и шепотом добавила: «уроды».
— Успокойся, Анна, — строго сказала директор, подняв тон. — Не забывай, где ты находишься и с кем разговариваешь!
Потянувшись за письменной ручкой на столе, Ирина Васильевна схватила ее пальцами обеих руки и стала вертеть в ладонях. Подняв голову, она посмотрела на Аню, которая снова обратилась к окну, будто что-то высматривая там, но без всякого интереса или ожидания.
— Ты пойми, мы здесь не для того, чтобы мучить тебя. Мы не желаем тебе зла. Все здесь только и работают для того, чтобы каждый из вас нашел себя в жизни; чтобы вы потом, когда станете взрослыми, как положено устроили свою жизнь. По большому счету, профессия учителя в этом и заключается. Мы все желаем вам, и тебе лично, Анна, только добра. Да, могут быть какие-то конфликты среди учителей и учеников, но это всего лишь рабочий процесс, не более. Ты меня понимаешь?
— Вы вызвали меня, чтобы рассказать о том, на сколько вы все здесь заботливы? — повернулась Аня к Ирине Васильевне.
Она тяжело вздохнула и сказала:
— Мда, Анна, у тебя и правда очень тяжелый характер. Что ж, будем надеется, что он тебе пригодится. Может быть упорство послужит тебе в жизни… в карьере к примеру. Ты же, наверное, уже думала, кем собираешься стать. Кем ты хочешь быть по профессии?
— Надзирателем колонии стану, — не думая ответила Аня.
— О, господи! — вздрогнула Ирина Васильевна. — Ты серьезно? Я думаю, ты способна…
— А чем плоха эта профессия? — перебила ее Аня. — Кто-то же должен стеречь всякую сволочь!
— А ну перестань, — не сильно стукнула она ладонью по столу. — Изволь хотя-бы у меня в кабинете не выражаться. Ужас, Анна. Это какой-то кошмар!
— Я знаю, — отречено сказала она.
На ветку дерева, напротив окна села галка с черными, как стрелки крыльями вдоль тела и с серой грудью, охватывающей частыми мелкими перышками голову с шеей. Взгляд ее казался выразительным, почти как человеческий, с черными на белом фоне зрачками. Она вертела своим длинным массивным клювом из стороны в сторону, оглядываясь вокруг себя. Потом игриво запрыгала на ветке, словно проверяя ее на прочность. Аня любовалась неожиданным пернатым гостем: в глазах ее мелькнула слабая искорка.
— Ты в курсе, что у нас пропали работы по обществознанию? — наконец прозвучал вопрос, ради которого и была вызвана Аня.
— Теперь в курсе, — не отрываясь от галки ответила Аня.
— И тебя это ни сколько не удивляет?
— А что меня должно удивлять? — повернулась она к Ирине Васильевне. — Пропали, так пропали. Может кому-то они оказались нужнее, — усмехнулась Аня.
— Интересно было бы узнать, что тебе не все равно, Анна. Как не послушаешь тебя, все для тебя не важно. Ты же, наверняка, сдала свою работу, и разве тебе не жаль, что твой труд пропал даром?
— Вообще не жаль, — покачала она головой. — Наоборот, было бы хорошо, чтобы никто эту мою писанину больше не увидел.
— Почему же?
— Правду написала, вот почему, — отрезала Аня и обратила взгляд к галке. Птица перестала проверять на прочность ветку и уже сидела себе спокойно, смотря куда-то в сторону. Лишь перышки, беспокоимые слабыми ветром, поддергивались на ее груди, спине и затылке. Неожиданно клюв птицы обернулся к Ане и их взгляд пересекся. Казалось, что ее глаза смотрят прямо в зрачки Ани. Это привело Воскресенскую в восторг, от чего она маленько приоткрыла рот. Не отворачивая клюв, галка расправила крылья и, словно примеряясь к ветру, замахала ими на месте. «Скоро, скоро, подожди», — сказала про себя Аня. Галка раскрыла широко клюв гаркнув два раза, взмахнула крыльям и взлетела, пропав из виду.
— Правду, — с грустью повторила Ирина Васильевна и вздохнув, спросила: — Что тебе известно о случившемся?
— Так и спросите: я ли их украла, или нет? — Она пристально смотрела на директора.
— Ну? — откинулась Ирина Васильевна на спинку кресла. — Так ты, Анна? — натянуто улыбнулась она.
— Нет, — твердо ответила Аня, — не я. Если бы я что-то и хотела сделать такое, интересное, то явно не занималась бы тупой кражей каких-то там тетрадей по обществознанию. Кому они вообще нужны? Только если печь разжигать. Ну, вот и зацепка! — подалась Аня оживленно вперед, положив ладони на колени и чуть улыбнувшись. — Кто живет в частном секторе? Вот с них и начинайте, Ирина Васильевна.