Они залегли, плотно вжавшись в камень, как под самым ураганным огнем. И вовремя. Живая волна накатила, захлестнула. Резко потемнело. Воздуха вокруг словно и не стало – словно весь мир, от горизонта до горизонта, заполнили птичьи перья. По крайней мере вдохнуть Бессонов боялся, уверенный, что в легкие полезет пух, мерзко щекоча все внутри. Звук, слитый из трепетания многих тысяч крыльев, бил не только по ушам – входил во все тело и наполнял его каким-то отвратительным резонансом, казалось – еще чуть-чуть, и Бессонов рассыплется на куски от собственной внутренней вибрации… Несколько раз его ударило по спине и затылку – несильно, но неприятно – живым, трепещущим…
Потом все кончилось.
Они поднялись, ошеломленные.
– Бли-и-и-н, – протянул Юрка. – Ведь насмерть задолбили бы, точно… Черт! – Он увидел пятна помета, угодившего на рукав.
Один из крохотных живых снарядов лежал у их ног – крылья бессильно раскинуты, клювик открывается и закрывается. И рядом, на скале, тоже лежали птицы.
Бессонов поглядел вниз, в сторону моря. И ужаснулся.
– Смотри, Юрчик, – сказал он отчего-то чуть не шепотом, – смотри… На последнем ведь издыхании летели…
Недолетевшие были везде – на более-менее пологих площадках и уступах склонов, на узком галечном пляже внизу… И – в море. Серые комки перьев даже не барахтались – опускались и поднимались вместе с волнами, как мертвый мусор… Дорожка из погибших птиц тянулась к северу.
Врал все тот лысый со своим коньяком, понял Бессонов. Есть Арктида. Совсем недавно еще была. И стряслось у них там что-то жуткое…
Вдали бабахнуло. Еще раз. Они обернулись, Бессонов поднял к глазам бинокль. У халупы стоял и бурно жестикулировал Магадан.
Надо понимать, ужин готов. (Бессонов, как старший по званию, освободил Юрика от кухонных работ. Заявил: имеет место некий феномен, надо разобраться, а больше лейтенанта Стасова никто тут в орнитологии не понимает.)
И они пошли ужинать.
Хотя есть Бессонову не хотелось. Совершенно.
На столе, как положено, стояла бутыль «шила». Небольшая, литра на два.
Бессонов взял налитый стакан – чисто на морально-волевых, пить тоже абсолютно не хотелось. Сделал глоток-другой… На третьем все полезло обратно.
Магадан гыгыкнул одобрительно – самим, дескать, больше достанется. Карбофосыч пробурчал что-то о разучившейся пить молодежи. Бессонов посмотрел на них с глухой неприязнью и вгрызся зубами в гусиную ножку. Мясо оказалось жестким – то ли не успело протушиться, то ли птицы действительно летели из неимоверного далека и ни капли жира у них не осталось…
Бессонов отложил надкушенный кусок и отсел от стола. Сослался на нездоровье. Разобрал вертикалку и занялся чисткой: механически, тупо гонял по стволам шомпол, меняя насадки – железная щетка, вишер, ерш; капал масло из масленки… Думать ни о чем не хотелось.
Карбофосыч тем временем строил великие планы. На бударе, говорил он, вся добыча не поместится, надо брать в долю майора Завгороднего и вывозить на казенном катере – народ в городке устал жевать оленину, свежатина пойдет влет; Завгородний заодно и бойцов побалует, пусть поедят утятинки вместо тушенки – а консервы недолго толкануть через продмаг, через Петровну и Машу – тут Карбофосыч искоса глянул на Бессонова – тот скривился, как от зубной боли. Магадан, которому прапорщик тоже пообещал долю, радостно скалил два золотых клыка – и казался похожим на опустившегося и битого жизнью, но когда-то аристократичного вампира… Бессонову было тошно.
Закончив чистку, он посмотрел сквозь стволы на керосиновую лампу (электричества у Магадана не водилось). Зеркально-чистые. Можно снова стрелять… Крики подлетающих стай слышались даже сквозь стены.
Слегка осоловевщий прапорщик (не выпивший, однако, ни капли) полез в карман. И достал вместе с зажигалкой совсем было забытую бумажную полоску – ту, с гусиной лапы. Небрежно кинул на стол – шифрованная она там или нет, но игры в шпионов в грядущий гешефт никак не вписываются. Магадан порылся в каком-то закутке, куда не доставал свет от керосинки, и вытащил кучу аналогичных бумажек. Все заинтересованно склонились над столом, даже Бессонов отложил ружье и подошел поближе.
То же самое – последовательности непонятных значков. Тексты (если это тексты) разные, но начинаются все одинаково – словом из пяти букв(?), где первая и последняя похожи на букву «Y», нижняя палочка которой опирается на две горизонтальных, одна над другой, черты…
– Ну так чё, отбашляют где-нибудь за старанье-то? – гнул свое Магадан.