Но, видно, судьба: их с Володькой пригнали в ЗАГС как баранов, шумно отгуляли свадьбу, объявили просто потрясающе красивой парой и оставили строить семейную жизнь. В статусе жениха и невесты они с Володькой пробыли ровно две недели, причем все это время приготовления к торжеству шли столь бурно, что никто из них собственного мнения выразить не успел. Впрочем, их мнение никого и не интересовало. Не сопротивляются решению семей? Вот и хорошо, значит — согласны.
Дальше крепкого фундамента, предоставленного родителями, — не новая, но вполне приличная машина, изготовленная трудолюбивыми французами, двухкомнатная квартира, солидная должность в совместном семейном бизнесе, зарплата, неоправданно высокая для такого молодого человека… — так вот, дальше всего этого дело не пошло. Вернее, пошло, но не так, как хотелось бы.
Людмила училась, ждала Андрюшку, забеременев чуть ли не в первую брачную ночь, и всем сердцем любила мужа. А муж начал свое триумфальное восхождение на донжуанский олимп. Сначала она подозревала, молчала и мучилась, потом начала находить доказательства, но какие-то неубедительные. То подозрительно не рыжий волосок на воротнике пиджака, то посторонний, отвратительно-сладкий запах духов от Володькиного шарфа, то не менее подозрительный телефонный звонок около полуночи, и муж уходит разговаривать в другую комнату. Паранойя на фоне беременности, думала она вечером, а утром, когда он уходил, была готова, наплевав на скверное самочувствие, на свои опухшие ноги, красться за ним по городу, куда бы он ни шел. Она так и не проследила за ним ни разу — гордость, отвращение, бесполезная, вбитая с детства порядочность, которая только портила ей жизнь. Конечно, свои нерадостные догадки Людмила ни с кем не обсуждала. Ну, почти ни с кем. Даже имей она неопровержимые доказательства его бесконечных приключений, что бы изменилось? Она любила его, а он под градом упреков мог бы и уйти. Что на самом деле не мог — она не знала: оказывается, только их брак был гарантом совместного семейного бизнеса. Теперь, прожив с ним без малого десять лет, знала. И что толку? Ее первая и единственная любовь никуда не делась.
Даже сейчас, к тридцати годам, Володькины вкусы не изменились — ее муж был неуправляемым кобелем, кобелем самого распоследнего пошиба. Окрутить какую-нибудь юную дурочку, чуть ли не вдвое моложе себя — для него это было что-то вроде спорта. Сценарий не менялся: красавец мужчина, бездна обаяния, ни секунды, чтобы опомниться… Потом несчастные барышни обрывали телефон, засыпали ветреного кавалера эсэмэсками, подкарауливали на улице…
Некоторые, особо несчастные, ухитрялись даже Людмиле жаловаться, принимая ее то ли за сестру, то ли за матушку прекрасного принца. Обида на беспутного мужа с годами перестала быть пронзительно острой, но у такого образа жизни могли быть последствия, и Людмила это прекрасно понимала. Он мог притащить домой какую-нибудь заразную гадость. В возможных гадостях она совершенно не разбиралась и боялась даже не за себя, а за сына. Среди его дюймовочек могла попасться барракуда, и тогда он просто бросил бы их с Андрюшкой, ушел бы к молодой, наплевав на все. А что, таких случаев — миллион.
В конце концов, физиологию еще никто не отменял — какая-нибудь из его многочисленных пассий могла забеременеть. И что тогда? Жизнь на две семьи? Невыносимо. Аборт? Учитывая возраст его избранниц, невозможно. Взять на себя ответственность за чью-то искалеченную судьбу? Своих грехов вагон…
При всем при том он был неплохим мужем: практически не пил, не бил, принимал участие в Андрюшкиной жизни, деньгами семью обеспечивал, не попадался, как в юности, на мелочах… Не считая, конечно, выходок самих девиц. Сам Володька свои похождения нигде не афишировал.
Собственно, в курсе ситуации на сегодняшний день были двое. Ираиде плачь Ярославны Людмила как-то закатила сама после того, как в течение двух часов отговаривала очередную брошенную Володькой девицу прыгать с девятиэтажки, завершив переговорный процесс ошеломляющим для собеседницы заявлением, что она, Людмила, вовсе не сестрица коварного соблазнителя, а напротив, законная супруга. Соблазненная бедняжка тогда с перепугу бросила трубку и больше не звонила. Но прыгнуть — не прыгнула, городок небольшой, в местных новостях сказали бы.
А дядя Коля, несмотря на отсутствие какого бы то ни было образования и репутацию опасного и непредсказуемого человека, со своим звериным чутьем сделал верные выводы самостоятельно. Задал как-то пару наводящих вопросов… Она упрямо отнекивалась, да против упрямства дяди Коли ее собственное упрямство не выстояло. Никаких мер он не принял, пожалел ее. Вот тебе и непредсказуемый. Оба они, дядя Коля и Ираида, Людмилиного мужа недолюбливали, но в дела семейные не влезали.