Людмила думала свои привычные думы, а сама возилась в зимнем саду, забивая ногти землей, до тех пор, пока не поняла, что ее что-то смущает. Что-то было не так, непривычно, странно… Не то чтобы неприятно, скорее — наоборот, но что именно — это Людмила поняла не сразу. Потом догадалась: запах! Ошеломляющий запах доносился до зимнего сада аж с первого этажа, с кухни. Что-то там девчонка наколдовала жутко аппетитное: пахло мясом, томатом, кажется, чесноком, перцем, паприкой… Еще чем-то вкусным. Но что именно приготовила Наташка — этого Людмила угадать не могла.
Она торопливо вымыла руки над раковиной, огороженной в уголке зимнего сада, и отправилась с инспекцией на кухню. Наташка мыла посуду и напевала в стиле регги, но без слов. Плита была пуста и идеально чиста. Людмила остановилась на пороге, пытаясь сообразить, откуда доносится аромат, не сообразила и сдалась:
— Пахнет потрясающе. Только не пойму, где еда.
Наташка оглянулась, заулыбалась навстречу ей, весело сказала:
— Где ж ей быть, в духовке. Я тут не нашла, как газ включить, и вас тоже не нашла, покричала, покричала… А в духовке газ загорелся, ну я и решила плов там делать. Это ничего?
Последние слова она произнесла неуверенно, почти испуганно, и Людмила торопливо ответила:
— Почему же ничего? Очень даже чего! Судя по запаху, просто фантастика. А чего ты туда насовала? Вроде для плова баранина нужна, а ее в холодильнике не было, и айвы тоже не было, и барбариса, а что в плов можно болгарский перец запихать, я вообще в первый раз в жизни слышу. Вернее, чую. Носом.
— Ой, вы болгарский перец не любите, — огорчилась Наташка. — А я и не спросила…
— Обожаю болгарский перец, честное слово, — твердо сказала Людмила.
Экскурсию по дому снова отложили — вот-вот должны были съехаться домашние. Алена, Володькина сестра, наверняка на ужин останется, хотя бы из чистого любопытства. Решили в оставшееся время разобрать сегодняшние покупки, принарядить Наташку к первому ужину. Первому во всех смыслах — и в этом доме, и приготовленному ее руками.
Глава 4
Глядя на переодевшуюся Наташку, Людмила не могла отделаться от мысли, что все-таки, пусть неосознанно, играет в Пигмалиона, создателя и творителя. Светлые, но специфического, немаркого оттенка слаксы и коричневато-зеленая тишотка, чуть в талию, напоминали ее собственное одеяние для домашнего обихода. Волосы у Людмилы были куда длиннее и рыжее, да, пожалуй, бюст побольше. На этом радикальные различия между двумя женщинами, отражающимися в большом зеркале, заканчивались. При определенной доле воображения их можно было принять за двух сестер, старшую и младшую. Хотя то мальчишеское, что рассмотрела Людмила еще в парикмахерской, никуда не делось. Подросток-унисекс. Украшение ей подарить какое-нибудь, что ли? Восьмое марта скоро, а то мальчишка мальчишкой.
А Наташка млела: никогда в жизни она не чувствовала себя такой элегантной, утонченной, почти аристократичной. Прощай навсегда вытертые джинсы и растянутая «лапша» из секонд-хенда. И что бы там Людмила ни говорила про свою ответственность за внешний вид домработницы, деньги за это великолепие Наташка обязательно отдаст. В лепешку расшибется, а отдаст.
Из этих размышлений их выдернула трель дверного звонка — приехали Алена и Андрюшка. Компанию им составил, к удивлению Людмилы, Владимир. На помощницу по хозяйству явился полюбоваться, отложил ежевечернюю прогулку по злачным местам, — сделала вывод она. На стол они накрывали сегодня вместе, Наташка пока не знала, что где искать. Людмиле и мысль в голову не приходила ужинать отдельно от домработницы. Хотя бы потому, что столовая и кухня были единым пространством. А вот Алена с трудом скрывала недовольство. В доме их с Володькой родителей прислуга традиционно принимала пищу «за печкой». То есть, конечно, никакой печки в доме Сокольских не было, а был отдельный маленький стол, за которым и ела Марина после того, как хозяева вставали из-за стола и вымытая ею посуда занимала свое место на полках.
Из духового шкафа был извлечен глубокий противень с тем, что Наташка назвала пловом. Людмила вдруг испугалась, что Наташка брякнет что-нибудь деревенское, в духе «угощайтеся, гости дорогие», но та раскладывала еду по тарелкам молча, опасливо поглядывала из-под длинных светлых ресниц на незнакомых людей и чуть-чуть улыбалась. Улыбалась осторожно, как бы пробуя, видимо, не зная, положено ей по статусу улыбаться или нет.