-Акулина, а что ты пела такое? Ни одного слова не поняла, но пробрало до мурашек.
А то, это вам не квохтанье "к вам приехал, к вам приехал...", это понимать надо!
-Это, дорогая моя, гимн такой, я тебе потом объясню. А сейчас мне надо срочно переодеться к выступлению.
-Так пойдем, я тебе помогу, - радостно сказала девушка и мы бодренько поскакали в мою комнату.
Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-то про туалеты в начале девятнадцатого века. Ну, почему ни у кого таких проблем не возникает? Вот попадают люди в древние времена, в другие миры и все естественные надобности у них бац! И испаряются. А у меня опять не как у людей. Уписаюсь сейчас уже.
-Марфуша, а где туалет поблизости? - спросила я девушку.
-Ты чего, Акулина? Все туалеты в твоей комнате.
Да что б тебе хорошо жилось! Точно! Раньше туалетом называли наряды, туалет - это гардеробная. Я напрягла память.
-О! Ватерклозет где, уборная, нужник!
-Так сильно прихватило? - сочувственно спросила Марфуша.
-Марфушенька-душенька, сил нет! - взмолилась я.
-Так, - кивнула она за дверь, - иди в барский, ежели мочи нет. Платье на тебе простое, авось и сама справишься.
Я толкнула дверь и забыла, зачем пришла.
-Ёперный театр... Однако!
Шикарная ванная, куча тазиков и кувшинов, кресло с откидной крышкой.
Марфуша ждала меня возле барской уборной. Мы вместе вернулись в мою комнату, меня занимали совсем не те мысли, надо было думать как адаптироваться в этом доме, а я думала о несчастных дамах в пышных платьях, как они справлялись-то? А самое поганое было то, что и мне предстояло надеть всю эту сбрую на себя.
-Акулька, а правду говорят, что ты совсем умом повредилась? - спросила Марфуша, вынимая из шкафа орудия пытки - панталоны, корсет и само платье.
-Есть немного, - кивнула, разворачивая панталоны, - Марфуша, панталоны порваны, давай другие.
-Ой, и странная же ты стала, они все с дыркой, а то как же барыням нужду справлять, - девушка дополнила слова выразительными жестами. - Давай, снимай свое платье, я тебе корсет затяну, а вот что в волосами делать-то? Давай цветочков натыкаю побольше, авось не заметят.
Марфуша болтала и болтала, а я все никак не могла понять, кто я такая.
-Марфушенька, а я не буду переодеваться, это платье мне очень нравится, - остановила я старания девушки.
-Да как же, - всплеснула Марфуша руками, - барыня осерчает. Это платье барин в прошлый раз привез, по столичной моде. Да только наша барыня такую моду оплевала и сказала, что в нигля..., нихли..., голяком в общем ходить не будет, чай не хранцуженка, это там они все безобразницы бесстыжие, а у нас порядок. Да ты её тогда уговорила тебе отдать. Еще погоди, влетит тебе за эту моду.
-Влетит, так влетит, - твердо сказала я, - нам не привыкать.
-Нам-то не привыкать, а тебе? А что как всыпят плетей из-за тебя, что тогда? Матери твоей больше нет, заступаться за нас некому.
-Не бойся, Марфуша, я заступлюсь.
Дверь распахнулась и на пороге образовалась серая гусыня.
-Акулина, гости уже расселись, пошли, - она посмотрела не меня тяжелым взглядом.
Во мне боролись два чувства, с одной стороны это было дикое любопытство, а с другой - чувство не менее дикой опасности. Победило первое. Я набросила на плечи шаль, поправила чепец и пошла за теткой.
Гости, действительно, уже сидели за столом. Одна из служанок отодвинула мне тяжелый стул и я села рядом с молодым человеком в черном фраке, белых лосинах и с тонкими усиками.
Противный Иван Иванович объявил о помолвке своей ненаглядной доченьки с Алексеем Петровичем. Наталья Николаевна вздохнула так, что декольте подпрыгнуло чуть ли не к носу, прочувствовано благословила сына и все приступили к еде.
Весь обед мой сосед нес какую-то галиматью об отличие петербургских и московских салонных вечеров. Рассказывал о балах и собраниях, о новом английском клубе в столице. И ни слова о том, где собственно говоря, мы находимся. И про Наполеона ни слова. Они не ждут войны? Из моих скудных познаний истории я точно помнила, что война 1812 годо ни для кого сюрпризом не была. Так чего же никто не говорит об этом?
-Отгадайте загадку, - намного громче, чем нужно было сказала я, обращаясь к молодому хлыщу, - что делал слон, когда пришел Наполеон?
Тишина была мне ответом. У Ивана Ивановича, что-то говорившего Наталье Николаевне так и остался открытым рот, у барыни цвет лица стал неестественно красным, а молодой барин, свет Алексей Петрович оторвался от своей Танюшки и воззрился на меня аки гневный Зевс, готовый поразить молнией неразумную.