— Кажется, это хорошо, Тони. Ты, как волшебник, можешь вынуть из рукава целую французскую деревушку?
— Нет, только один район. Ты умеешь управлять автомобилем, Ката?
— Умела перед войной, Тони, но с тех пор, кажется, даже не ездила в автомобиле ни разу.
— Ну, ты скоро вспомнишь, а я научусь. Я думал о Париже по нескольким причинам. Это самый сильный из всех возможных контрастов для Эи, и там мы можем повидать людей. Да, ты должна рискнуть на это, дорогая, мы не должны жить совсем одиноко. Потом я подумал, что попрошу моего друга Крилена купить нам автомобиль, — ты знаешь, из тех маленьких французских, которые напоминают римский саркофаг на колесах. Тогда мы могли бы поехать в Брутэн и посмотреть всю страну. А если в этом году мы не найдем идеального для себя места, то найдем его через год, через два. Что касается Парижа, то мы проведем там не больше двух недель, но ведь приятно послушать музыку, не так ли? И увидеть, что делают художники, и посмотреть Лувр? И выпить немножко французского вина? И — может быть — купить Кате несколько платьев?
— Тони, какой ты искуситель! По-моему, ты настоящий змий, который искушал Еву. Ты заставляешь испытывать желание сорвать запретное яблоко Париса — Парижа. Я и не мечтала увидеть снова этот город.
— Тогда решено. И нам не надо слишком строго держаться наших планов, Ката. Мы их всегда будем менять, если подвернется что-нибудь получше. Ты когда-нибудь ездила пароходом из Неаполя в Марсель?
— Нет.
— Это приятно, если море спокойно, а сейчас оно должно быть спокойное. Я думаю, тебе понравится. Мы так и поедем, и возьмем каюту с двумя постельками, и будем спать в одной из них. Посмотреть в неаполитанской газете расписание пароходов?
— Да.
— Вот, — сказал Тони, перелистывая газеты, — есть пароход двадцатого. Сегодня четырнадцатое. Это слишком рано?
— Слишком рано, я так боюсь, что с отъездом отсюда разобьется моя маленькая чаша счастья, Тони. Но хорошо, хорошо, поедем. Только будь все время близ меня и держи меня за руку ночью, чтобы мне даже и во сне не приснилось, что я теряю тебя.
Солнце пекло так сильно, что они никак не могли решиться выйти на берег из бассейна, расстаться с прозрачной водой, и в конце концов опоздали к обеду. Тони говорил, что они находятся тремя градусами южнее Неаполя, что солнце будет припекать все жарче до самого сентября, что на Эе задерживаются все африканские ветры и что, хотя вечерами будет прохладно и свежо, все же им придется проводить в доме больше, чем половину дня. И Ката с сожалением соглашалась с ним.
Во время обеда Тони был молчалив и, видимо, занят чем-то; Ката не делала попыток начать разговор. Она наслаждалась случайными минутами молчания, когда она могла чувствовать себя в прекрасном единении со своей любовью, и ей не нужны были слова, чтобы высказать все это. Наконец, уже перед тем, как ложиться спать, Тони сказал:
— Я думал, Ката…
— Я заметила, дорогой.
— Я был очень скучен? Прости.
— Нет, мне понравилось. О чем же ты думал?
— О тысяче вещей. Не уверен, что смогу обо всем рассказать словами. Тебе придется читать между строчками. Как глупы люди, болтающие об упрощении языка! Нам нужен язык гораздо более изысканный и сложный.
— Это ты об этом думал?
— Нет, это отступление. Прежде всего, ты считаешь, что сегодня я слишком поглощен устройством всяких дел?
— Нет, мой дорогой. Ты всегда устраиваешь так, как мне нравится, а если случайно мне что-нибудь и не нравится, то ты всегда с ангельской добротой заявляешь, что тебе это тоже не нравится.
— Нам почти всегда нравятся одни и те же вещи, Ката! И все же есть между нами разница, которая создает очарование, и даже большее очарование, чем создало бы наше сходство. Здесь дело не только в твоей женственности, хотя твое женское существо для меня постоянная неожиданность и чудо. Нет, здесь дело в том, что ты чувствуешь иначе. А можно мне устроить еще кое-что сегодня?
— Можно. А что?