Многие современники передают его взгляды на власть: «У меня два способа удержать царство: один способ — быть тираном, а другой — всех жаловать; лучше жаловать, а не тиранить». А.Н. Островский в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» представляет новизну политической концепции «Дмитрия» в диалоге царя и Басманова. Воевода излагает традиционную точку зрения: «Привыкли мы царевы грозны очи, Как божие всевидящее око, Над головой своей поклонной видеть И выполнять лишь грозные приказы, Грозящие неумолимой карой. Ты милостью себя навек прославишь, Но без грозы ты царством не управишь». Дмитрий отвечает: «Не диво мне такие речи править! Вы знаете одно лишь средство — страх! Везде, во всем вы властвуете страхом; Вы жен своих любить вас приучали Побоями и страхом; ваши дети От страха глаз поднять на вас не смеют; От страха пахарь пашет ваше поле; Идет от страха воин на войну; Ведет его под страхом воевода; Со страхом ваш посол посольство правит; От страха вы молчите в думе царской! Отцы мои и деды, государи, В орде татарской., за широкой Волгой, По ханским ставкам страха набирались, И страхом править у татар учились. Другое средство лучше и надежней — щедротами и милостью царить»[53].
Некоторые историки обвиняют царя в том, что он сделал слишком мало, признавая в то же время, что сопротивление реформам было огромное. Сопротивлялось боярство, недовольное тем, что Дмитрий приблизил к себе худородных «родственников» Нагих, тем, что «добрый царь» стремился облегчить положение холопов, запретил помещикам требовать возвращения крестьян, бежавших в голодные годы. Всем служилым людям было удвоено жалование и строго-настрого запрещено брать взятки. За этим должны были следить специально назначенные контролеры.
По приказу царя началась работа по созданию единого кодекса законов — дьяки составили Сводный судебник, в основу которого был положен Судебник Ивана IV, включивший закон о праве крестьян уходить от помещика в Юрьев день. Возможно, Дмитрий думал о его восстановлении. Государственный совет, Боярская дума, получает новое название: Сенат. Он состоит, как и Дума, из четырех разрядов: первый — духовенство — патриарх, четыре митрополита, шесть архиепископов и два епископа, второй разряд — 32 боярина, принадлежавших к знатнейшим фамилиям, третий разряд составили 17 окольничьих, а четвертый — 6 дворян. Реформа состояла, во-первых, во включении во второй разряд и опальных Годунова (княжат), и любимцев нового царя (в том числе Нагих); во-вторых, в изменении названия. Отброшенное после смерти Дмитрия, оно будет возвращено в государственную номенклатуру Петром I.
Вступление Дмитрия на престол вызвало заметное оживление торговой деятельности в России. Купцы приезжают из Польши, из Германии, появляется несколько итальянских купцов. Особый интерес проявляют англичане, хорошо знающие Московию со времен Ивана Грозного. Костомаров пишет: «Всем было предоставлено свободно заниматься промыслами и торговлей, всякие стеснения к выезду из государства, к въезду в государство, переездам внутри государства уничтожены. «Я не хочу никого стеснять, — говорил Дмитрий, — пусть мои владения будут во всем свободны. Я обогащу свободной торговлей свое государство. Пусть везде разнесется добрая слава о моем царствовании и моем государстве». Англичане, посещавшие царство Дмитрия, отмечали, что он сделал свое государство свободным[54].
Как свидетельствуют даже противники Дмитрия, он планировал введение свободной торговли, свободного въезда в страну и выезда. Мечтал он также о поощрении образования. В письмах он составлял планы: «Как только с Божьей помощью стану царем, сейчас заведу школы, чтобы у меня во всем государстве выучились читать и писать; заложу университет в Москве, стану посылать русских в чужие края, а к себе буду приглашать умных и знающих иностранцев».
Дмитрий быстро завоевал себе славу хорошего и доброго царя: отменил казни, сделал суд бесплатным, начал борьбу с лихоимством, охотно раздавал дворянам земли и деньги, пытался даже ограничить холопство (Геллер). По определению современного отечественного историка А. Оболонского, это была попытка внедрить в общество ценности персоноцентризма в противовес ценностям системоцентризма, но она провалилась, поскольку оказалась совершенно чуждой уровню тогдашнего общественного сознания[55].
Дмитрий находился под сильным впечатлением европейской культуры и в беседах с европейцами подчеркивал, что намерен направлять русских студентов в европейские учебные заведения, а также говорил о необходимости завести в Москве учебные заведения европейского образца. Он укорял бояр и князей за их невежество, необразованность и нежелание учиться новому.
Иностранные очевидцы отмечали, что вскоре после своего восшествия на трон Дмитрий начал готовиться к большой войне с Крымом и Турцией, направив удар русской армии и ее союзников — донских казаков на Азов. Главной базой собиравшейся армии стал Елец, где создавались большие запасы провианта, фуража и военного снаряжения. И. Масса и К. Буссов отмечали, что Дмитрий приказал отлить большое количество новых артиллерийских орудий, а также регулярно проводил артиллерийские учения.
А.Н. Сахаров справедливо полагает, что наша историография, закодированная самим фактом связи Лжедмитрия и польской короны, кажется, вовсе не обращала внимание на ряд других впечатляющих фактов феномена Лжедмитрия, о которых, кстати, спокойно и обстоятельно повествовал еще С.М. Соловьев. И самым впечатляющим стала повсеместная поддержка «царевича Дмитрия» широкими массами народа. Его воцарение в Москве стало не столько победой польской интриги, сколько триумфом мощного народного движения, перед которым отступили даже искушенные в политике боярские и дьяческие группировки. И даже само убийство Лжедмитрия в ходе дворцового переворота, инициированного боярством, проходило на фоне движения в защиту «царевича»: масса простых людей, бросившаяся в Кремль по призыву набата для спасения «царя Дмитрия» от заговорщиков, была ошеломлена известием о расправе над любимым царем[56].
Так рухнула возможность уже на заре XVII в. пойти иным путем развития, декларированным сверху, — с большими свободами, терпимостью, даже с известным демократизмом власти. Российская действительность, которую определяли боярско-дворянско-дьяческие круги при поддержке закоснелого в своих предрассудках духовенства, не могла допустить развития этой альтернативы. Свержение Дмитрия, ликвидация всех прозападных тенденций, постепенное свертывание сословного представительства в лице земских соборов и начало тяжелой поступи государственной машины Романовых — все это постепенно вернуло Россию на круги своя. Сама русская жизнь опрокинула намечавшиеся политические изменения. Но след их остался в истории, подчеркнув еще раз, что как в самой русской жизни, так и в ее взаимосвязи с европейским миром наряду со складывающимся самодержавием появлялись и иные политические импульсы[57].
Стоит лишь сожалеть, что из планов Лжедмитрия ничего не вышло. Альтернатива не была реализована. Так же точно, как и из целого ряда иных интересных вариантов развития страны, длинным парадом возможностей продефилировавших перед русскими людьми в Смутное время. В конечном итоге был избран режим бесцветных Романовых.
54
Костомаров Н.М. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. 1. — М., 1995. — С. 506.
55
Оболонский А. Почему Россия не стала «Западом»? О некоторых перекрестках нашей истории // Дружба народов. — 1992. — № 10. — С. 71–86.
56
Сахаров А.Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России // Отечественная история. — 2000. — № 5.
57
Сахаров А.Н. Конституционные проекты и цивилизационные судьбы России // Отечественная история. — 2000. — № 5.