Он подошел к окну, с силой задернул шторы, не в силах смотреть на свободный мир из своего заточения, и повернулся к не тронутой за ночь кровати. Третье утро подряд она оставалось такой же, хотя ежевечерне для него взбивали подушки, перестилали простыни, а на прикроватный столик ставили хрустальный стакан и бутылку со свежей водой.
Он предпочитал оставаться в глубоком кожаном кресле и заставлял себя читать, чтобы не думать о предстоящем обеде с леди Франческой.
И о Дженнифер.
Если бы он позволил себе лечь, он бы думал только о том, что произойдет, если он смирится с судьбой и женится на Франческе, в то время как он хотел разделить будущее с Дженнифер.
Но отвлечься не удавалось. Его снова и снова одолевали одни и те же видения — как только под утро они с Дженнифер засыпают в объятиях друг друга, утомленные долгими ласками. Разве мог он думать о чем-то другом после их поцелуя?
В отчаянии Антонио отшвырнул книгу. С того момента, как отец произнес свой приговор, он открывал один и тот же роман Диккенса, но не осилил и двух десятков страниц.
Он провел рукой по заросшему щетиной подбородку и направился к телевизору. Возможно, утренние новости вернут его к тому, о чем подобает думать наследному принцу гордой страны. Потом он побреется, примет душ и посвежевшим встретит наступающий день. И тогда ему, возможно, даже удастся придумать, как отложить решение собственной участи хотя бы до операции отца, а там, глядишь, он убедит короля рассмотреть другие варианты.
Антонио включил телевизор и с пультом вернулся в кресло. В течение пяти минут он смотрел рекламу, после чего началась передача утренних новостей.
Он зевал, слушая информацию о ценах на нефть, о положении на американской фондовой бирже, — все это его очень интересовало, когда он разрабатывал план экономического развития Сан-Римини. Как только речь зашла о событиях за рубежом, он слегка оживился, прислушиваясь к новостям о событиях в России, парламентской реформе в Великобритании и президентских выборах в США.
И тут во весь экран появилось изображение, от которого у него просто перехватило дыхание. Расово.
Голос за кадром говорил: «Сегодня бои в Расове переместились ближе к границе. Правительственные войска производят зачистку территории от боевиков. Несколько неудачно направленных снарядов вызвали сход лавин в приграничных районах страны. Перед вами видеозапись, сделанная с воздуха. Как видите, сейчас невозможно добраться до некоторых населенных пунктов и лагерей беженцев, расположенных в горах. Из-за завалов на дорогах прекращены поставки…»
— Дженнифер, — выдохнул Антонио.
Корреспондентка продолжала говорить о том, что, как только из региона вытеснят боевиков, вероятно, появится возможность направить туда гуманитарную помощь. «Пока же размеры разрушений и количество жертв остаются неясными», — закончила она репортаж.
В поисках дополнительной информации Антонио начал бешено переключать кнопки, но передачи новостей закончились на всех каналах.
Он должен знать, что Дженнифер жива. Черт побери! Теперь ему не смогут запретить ее увидеть! Но он не осмелится говорить об этом с тяжелобольным отцом.
Антонио метался как зверь в клетке. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. «Я наследный принц Сан-Римини, — подумал он решительно. — Я должен что-то предпринять».
В дверь постучали, по он не обратил на стук никакого внимания. Если это Софи, ей не следует знать о его планах. Она окажется в трудном положении, когда отец начнет требовать от нее отчета о том, где находится его старший сын.
Он бросился в гардеробную, снял сверху походную сумку и уставился на полки с аккуратно сложенными отглаженными вещами. Что берут с собой спасатели, выезжая в регион бедствия? Уж конечно, не пиджак и галстук. И не легкие сандалии. Он запихнул в сумку футболку с длинными рукавами и начал искать высокие ботинки, которые обычно надевал, уезжая в загородное поместье.
— Тебе не кажется, что надо действовать похитрее? — Услышав сзади знакомый голос, он чуть не выронил сумку.
— Где ты пропадаешь с четверга? — пришел в себя Антонио, поворачиваясь к Стефано. Младший брат вошел к нему, не дождавшись ответа на свой стук. — И что позволяет тебе думать, что можно вот так вторгаться на мою территорию?