Лейтенант Григорьев вынужден был согласиться с ней. Посоветовавшись с курсантами, он отправил Ирину в сопровождении Павла Пивоварова и Ивана Ильченко обратно в батальон. Мы поползли друг за другом по грязной канаве. Возникали естественные сомнения: «А не лезем ли мы в пасть к врагу? Что, если эта подосланная противником девушка загнала нас в мышеловку?»
Но сомнения были напрасными. Канава вывела нас к цели. Деревня тянулась вдоль грунтовой дороги. В западной части Волгова улица раздваивалась. Здесь под старыми липами и березами видны были добротные каменные постройки. Нам уже было известно, что в них расквартированы фашисты.
Дом старосты мы нашли быстро по приметам, сообщенным Ириной. Со стороны двора окон в доме не было. Ольшаник подступал к самому огороду. За изгородью стояла черная деревенская банька с маленьким окошечком-проемом, заткнутым продымленной черной тряпкой. Открытая дверь предбанника поскрипывала на ветру.
Деревня казалась вымершей. В доме старосты также не было заметно никаких признаков жизни. Может быть, хозяин затаился в своей берлоге? Григорьев сам осторожно приблизился к дому и вскоре снова возвратился к нам.
— Там его нет, — немного запыхавшись, прошептал он. — Ирина правильно предупреждала нас, что отца трудно застать дома. Всем смотреть в оба. Он может появиться со стороны леса и огорода…
Лейтенант задумался, обвел внимательным взглядом дом, двор, огород.
— Зверюга он опасный, так что на легкость захвата мы рассчитывать не можем. Действовать будем осторожно. Пока что Страдымову, Фролкову, Пахомову и Парамонову занять сарай и вести наблюдение за домом через ворота. Остальным укрыться в бане и обеспечить обзор подходов с той стороны. Еще раз напоминаю о выдержке. Действуйте…
Григорьев внимательно проследил за тем, как заняли свои места его помощники. Вскоре я тоже юркнула в укрытие.
Из баньки, в которой мы затаились, удобно было вести наблюдение и оставаться невидимыми. Если бы кто-нибудь в то время вздумал заглянуть в усадьбу старосты, он не обнаружил бы ничего подозрительного. Молчал пустующий дом. Чернела на фоне леса баня с болтающейся на ветру дверью.
Долго пришлось нам ждать. На меня это действовало удручающе. Как наименее терпеливая, я предложила Григорьеву поискать старосту, хотя не представляла себе, как это сделать в большой деревне, занятой фашистами. Конечно, мое предложение было резко отвергнуто. Плюс к тому я получила от лейтенанта строгое внушение за «мальчишество».
Время тянулось медленно. Смертельно хотелось спать. Было тихо. Лишь время от времени ветер доносил до нас голоса вражеских солдат. И снова воцарялся полный покой. Курсанты, как и я, с трудом превозмогали дремоту. Правда, баню продувал сквозняк и холодок заставлял нас ежиться, помогал бороться со сном.
Прошла немыслимо долгая ночь. Забрезжил рассвет. Лейтенант смягчился и разрешил нам поочередно немного поспать. Первой получила такую возможность я. Час пролетел для меня как мгновение. Курсанты один за другим проглатывали маленькую порцию сна. Пришел полдень. Об этом нам напомнили желудки. Мы пожевали сухарей и попили воды из банного котла.
Положение было не из приятных. По деревне, поднимая пыль, проносились автомашины. Скрипели конные повозки. По улице ходили солдаты. В любой момент кто-нибудь из них мог заглянуть в дом или во двор старосты. Я с тревогой поглядывала на лейтенанта, на курсантов. Их тоже мучила неизвестность, но все они были сдержанны и с виду спокойны. И мне ничего не оставалось, как перенимать у них эту сдержанность и спокойствие.
К счастью, никто нас не обнаружил. Начинало смеркаться. Незаметно вновь ожил червячок сомнения: не сыграла ли все-таки злую шутку Ирина? У той ли норы мы охотимся за зверем? Может быть, староста куда-либо переехал, заботясь о своей безопасности?
Григорьев мрачно поглядывал на циферблат часов и, наконец, приказал Ханыкину и Годованику выбраться из бани, занять выгодную позицию и обеспечить отход всей группы. Обидно было, конечно, уходить ни с чем. Раньше такого с нами не случалось. Может быть, вместо старосты захватить фашистского «языка»?
Но тут со стороны дороги послышался топот ног и многоголосый говор. Заскрипела калитка, и во двор ввалились несколько гитлеровцев и с ними человек в крестьянской одежде. Нетрудно было догадаться, что это отец Ирины. Выдавала его неприятная внешность нелюдима.
Компания вошла в дом, а двое остались во дворе. Очевидно, им было поручено нести наружную охрану.