Помнится тот бой под Ирогощей. Наше училище крепко ударило тогда по фашистам на подступах к родному городу Ленина». И подпись: «Искренне Ваш Лекомцев Г. 3.».
Политрук Лекомцев! Значит жив он, Герман Захарович!
Но возвращаюсь к тому трудному бою под Ирогощей, о котором вспомнил и Лекомцев в своем письме через двадцать лет после войны.
Никогда не забуду, как повел своих питомцев в атаку комиссар батальона Василий Иванович Луканин. Он возглавил тогда четвертую роту, потерявшую в бою весь командный состав. И должно быть, слишком заметной была фигура комиссара. Слишком выделялся он своей прекрасной выправкой и безукоризненной формой. Заметили его фашисты. Огненная струя из крупнокалиберного пулемета сразила комиссара, поднявшего курсантов в очередную атаку. Он упал, сжимая в руке пистолет. Я бросилась к нему. Но помочь Василию Ивановичу было уже ничем нельзя. Курсанты Пономарев, Домнич и Мазаев бережно вынесли его с поля боя и присоединились к наступающим.
Атака четвертой роты была столь яростной и стремительной, что фашисты откатились с очередного рубежа, на котором пытались они закрепиться.
Бой грохотал. Казалось, земля качалась у меня под ногами. Я потеряла счет погибшим и раненым. Я перестала плакать. Все, что происходило вокруг, воспринималось, как в жутком кошмаре.
В какой-то момент подбежала я к лежавшему на земле лейтенанту Мариничеву. Потом увидела лейтенанта Гамаюнова. Оба были мертвы. В памяти почему-то сразу же возникла моя не такая уж давняя встреча с Гамаюновым в Петергофском парке. По-мальчишески резвился он тогда со своей маленькой дочуркой…
Одного за другим перевязала я раненых Николая Рыхлицкого, Анатолия Попова, Василия Бахмуцкого, Михаила Ершова, Михаила Шумилина, Тимофея Наливайченко и Ивана Ляшенко. Тимофей Наливайченко даже во время перевязки не выпускал из рук автомата. Он прикрывал меня огнем, пока я оказывала помощь другим раненым. Больно было смотреть на Ивана Ляшенко. Раненный в челюсть, плечо и руку, он производил впечатление умершего. Лишь пульс слабо говорил о том, что курсант жив.
Некоторые из раненых в беспамятстве стонали, другие посылали проклятия врагу. Кто-то еле слышно просил меня сообщить о его судьбе близким. Кто-то, поймав мою руку, благодарно пожимал ее, не в силах вымолвить слово. Выдержка курсантов придавала мне силы. Вместе с санитаром Белоусовым я перетаскивала раненых глубже в лес. Там накопилось их очень много. Среди них не было ни одного ходячего — такие поле боя не покидали.
Осторожно несли мы к пункту сбора раненого лейтенанта Зверева. Я пыталась привести в чувство этого обычно на редкость веселого человека, нашего первого заводилу. Но старания были напрасными. Ничего не смог сделать и Найвельт. Лейтенант Арий Зверев ушел из жизни. Тогда я не знала подробностей его гибели. Лишь много лет спустя майор Добродум, бывший под Ирогощей пулеметчиком во взводе лейтенанта Зверева, рассказал мне о последних минутах жизни своего командира.
Пулеметному расчету, в который входили Евгений Добродум, Владимир Труфакин и Иван Топиха, удалось уничтожить огневую точку противника, мешавшую продвижению курсантов. Затем лейтенант Зверев и его взвод миновали перелесок и неожиданно оказались в расположении вражеского танкового подразделения. Гитлеровцы поспешно заправляли танки топливом из бочек. Увидя атакующих, они мгновенно укрылись в своих бронированных машинах. Курсанты пустили в ход гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Запылали сразу несколько танков. Однако некоторым экипажам удалось завести двигатели своих машин. Одна из них двинулась на курсантов. Навстречу ей поднялся лейтенант Зверев. Брошенная им бутылка с горючей смесью разбилась на броне танка, и он превратился в пылающий факел. Однако пулеметная очередь, выпущенная из него, сразила Ария Зверева. Командовать взводом стал Василий Кубасов. Курсанты продолжали бой.
Серьезно ранены были капитан Левин и командир первого взвода третьей роты лейтенант Глеб Пархалин. Совершая обходный маневр, этот взвод внезапно столкнулся с подразделением противника, закрепившимся на лесной поляне. Пулеметчикам Колесникову и Шубе никак не удавалось подавить вражескую огневую точку, препятствовавшую продвижению наступающих. К пулемету противника по-пластунски подобрались курсанты Киреев и Слепец. Почти одновременно взрывы двух брошенных ими гранат сотрясли воздух. Используя этот момент, лейтенант Пархалин поднялся с земли и во всю мощь своего басовитого голоса закричал: